Богдан Хмельницкий
Шрифт:
– А почему пан знает, что я буду ему говорить о Хмельницком? Быть может, мои новости касаются лично самого пана Чаплинского!
– Меня? – с удивление спросил пан подстароста.
– Клади-ка деньги на стол, ясновельможный пане! – сказал Дачевский, вставая. – Пятьдесят карбованцев, пожалуй, я тебе уступлю.
– Сто, и ни гроша больше! – угрюмо ответил Чаплинский.
– Ну, ладно, давай!
Чаплинский прошел в опочевальню, погремел ключами и принес сверток червонцев.
Дачевский развернул сверток, пересчитал, вынул из-за пазухи кожаную кису от табака, всыпал в нее червонцы и спрятал деньги на груди. Потом неторопливо подошел к двери, заглянул в соседнюю комнату и вернулся на свое место.
– Итак, пан подстароста, я, как уже говорил тебе, целый день слежу за запорожцем. С утра он уехал от пана Богдана, я же поскакал за ним, по свежему следу его коня. Конечно, я держался в почтительном расстоянии. Мы прибыли в Чигирин. Мне нельзя было самому за ним следить. Как тебе известно, пан, у меня всегда для таких случаев есть люди под руками. Я послал за нашем хлопцем расторопного жидка и приказал ему дать мне знать, где хлопец остановился; сам же проехал к знакомому шинкарю и живо преобразился в старого калеку-нищего. Жидок мой через полчаса явился ко мне с известием, что казак остановился в корчме на рыночной площади, говорил там с каким-то долговязым парнем, и этот парень куда-то тотчас собрался. Мне нечего было долго думать. Я сообразил, что этот долговязый –тот самый запорожец, с которым он вместе приехал к Хмельницкому. Не медля ни минуты, я отправился в корчму, спросил себе кварту горилки и сел неподалеку от казака. Через час слишком вернулся его длинновязый товарищ. Я сделал вид, что дремлю за чаркой и, хотя они говорили тихо, несколько слов все-таки уловил. Из этих слов я понял, что казак назначил кому-то свидание, как только стемнеет, у Дидова Яра, за костелом. Место это хорошо известно и тебе, и мне, пан! Я понял, что свидание назначено кому-нибудь живущему в твоем имении. Задолго до назначенного срока я пробрался в Дидов Яр, устроил себе в хворосте логово, забросал его хворостом и снегом и притаился. Долго пришлось мне сидеть в яме; по счастью, я не забыл взять с собой фляжку с горилкой, а то совсем бы замерз. Наконец, пришел мой казак, а немного спустя и дивчина. Я себе заранее устроил отверстие и при свете луны отлично разглядел их обоих. Как думает пан подстароста, кто была эта дивчина?
– Мало ли тут хлопок, – равнодушно отвечал пан Данило, – почем я знаю, какую он себе выбрал!
– О-о! В том-то и дело, кабы была хлопка! – продолжал Дачевский. – Не хлопка то была, а панночка, сама панна Катря…
– Что-о? – грозно завопил Чаплинский, подскакивая к своему гостю. –Смеяться что ли ты вздумал надо мной? Чтобы Катря пошла к казаку?.. Да ты во сне все это видел…
– Не горячись пан Данило! – удержал его Дачевский. – Я бы и сам подумал, что вижу это во сне, если бы не слышал их разговора. Оказалось, что они давным-давно друг друга знают; панна Катря рассчитывает сделаться женой казака и нисколько не заботится о благославении пана подстаросты. Но это все бы еще ничего; самое важное то, что казак велел панне Катре за паном присматривать и не только ей, но ее мамке. Вот ты теперь и видишь, пан подстароста, важную ли я весть принес. Ведь, если б пана в его собственном доме окружили шпионы Хмельницкого, пан очутился бы у него совсем в руках.
Пан Чаплинский, как стоял в угрожающей позе перед Дачевским, так и замер. Лицо его побагровело, жилы надулись, глаза, казалось, хотели выскочить из орбит. Несколько минут он ничего не мог сказать, только тяжело дышал, сжимая рукоять сабли.
– Это, это… – пробормотал он, наконец, – это совсем невозможно!
Дачевский даже испугался; он подумал, что с паном Данилом делается удар. Он налил ему в стакан меду, и пан выпил одним духом.
– Ты вполне уверен, – проговорил он тогда, – что тебе все это не пригрезилось, и над тобою не пошутили ведьмы?
– Пану легко в этом убедиться, – отвечал Дачевский. – Пусть он пригрозит хорошенько девушке, она все и скажет.
– Да, правда, – проговорил пан Данило упавшим голосом, – я могу все узнать… А теперь, пан Дачевский, прошу извинения, я чувствую себя дурно и хочу отдохнуть.
Дачевский уехал, а пан Данило, выпроводив гостя, тотчас же послал за Катрей.
– Панночка спит, – доложил воротившийся слуга.
– Поднять с постели! – грозно прокричал пан.
Слуга быстро убрался, предчувствуя грозу.
Через четверть часа Катря с распущенными, вьющимися волосами, которые не успела собрать в косу, стояла перед паном и удивленно смотрела на него своими большими черными глазами. Она видела, что опекун гневен, чуяла, что ей сейчас за что-то достанется, но никак не ожидала заданного ей вопроса: – С каким казаком ты сегодня виделась и что ты с ним говорила?
У Катри замерло сердце, она побледнела и должна была ухватиться за стоявшее подле нее кресло. С секунду они молча смотрели друг на друга, как два бойца, измеряющие свои силы перед поединком. Чаплинский знал, что эта девочка всегда его ненавидела; ходили темные слухи о том, что он присвоил себе ее хутор при помощи разных кляуз, и что девушка ничего из его лап назад не получит. Слухи эти дошли и до Катри. Но у нее были еще и воспоминания детства. Она помнила своего отца, дальнего родственника Данила, помнила, как тот говаривал, что пан Данило в конец разорил его, оттягал все, что можно, а теперь хочет присвоить себе и последнее.
Катря была не робкого десятка. Через минуту она уже овладела своим смущением, взглянула прямо в глаза пану и, гордо подняв голову, отвечала: – Не скажу.
Пан Данило немного опешил. Он никак не ожидал, что девушка нисколько не попытается вывернуться, солгать. Но, сообразив с минуту, он принял иную тактику.
– Ты не скажешь, так я тебе скажу. Ты собиралась вместе с этим казаком шпионить за мною, ты собиралась предать меня в руки моего врага, ты решила выйти замуж без моего согласия, ты, ты, которую я призрел, поил и кормил… Да знаешь ли ты, что тебя за это мало убить?.. – с бешенством окончил он, подступая к ней.
Катря гордо, как-то сверху вниз, оглядела его с головы до ног и не двинулась с места.
– Пан Данило Чаплинский, – сказала она, – забывает, что если он меня поил и кормил, то не даром. Он взял у отца моего и у меня все, что мог взять; я ему ничем не обязана.
Подстароста немного смутился, но сейчас оправился и возразил:
– Я не тебе обязан отчетом; ты в этих делах ничего не понимаешь. Но знай, что я имею над тобой власть, и что из моей воли ты выйти не можешь.
А чтобы отнять у тебя возможность шпионить, я тебя и мамку твою запру. Прочь с глаз моих! – крикнул он.
Девушка не двинулась с места и порывалась еще что-то сказать.
– Гей, кто там? – крикнул пан.
Прибежало несколько слуг.
– Посадить ее под замок! – проговорил пан, указывая на Катрю.
Слуги в нерешительности смотрели на них обоих.
Катря подняла голову и сказала:
– Не троньте меня, я сама пойду, куда мне прикажут.
Тогда пан Данило подозвал одного из слуг и вполголоса отдал ему приказание.
– Панночка, следуйте за мною! – почтительно сказал слуга и пошел вперед.
Катря тихо вышла из комнаты. Ее поместили в одной из верхних каморок с маленьким узким окном и тяжелой массивной дверью.
– А мамка? – спросила она.
– Ее велено запереть особо, – коротко отвечал слуга.
Чаплинский долго еще ходил по комнате, заложив руки за спину, обдумывая способы избавиться от своей воспитанницы. Ему даже раза два приходило в голову, не отдать ли ее замуж за этого казака, уйдут – и концы в воду.
"А если казак окажется смышленым", задал он себе вопрос, "да потребует ее имение, потащит в суд, отыщет документы? Нет, нет и тысячу раз нет; ее надо спровадить так, чтобы она ни в чем не мешала".