Богдан Хмельницкий
Шрифт:
5. НАБЕГ
Чигиринский староста пан Александр Конецпольский только что вернулся из чужих краев и спокойно жил в своем роскошном доме в Чигирине: задавал
Было позднее утро, когда пан староста вышел из своей опочивальни и велел подать закуску. Слуги засуетились и, перегоняя друг друга, пустились исполнять приказание пана, а он важно уселся в спокойное кресло с золочеными ручками и потребовал трубку. Медленно потягивая дым и выпуская его белыми прозрачными колечками, он бесцельно смотрел, как они таяли в воздухе, и предавался приятному покою, соображая, чем бы наполнить сегодняшний день.
Вошел слуга и доложил, что ясновельможного пана желает видеть какой-то шляхтич.– А как его зовут? – спросил пан староста.
– Вержбицкий!
– Не знаю такого, – заметил Конецпольский, – впрочем проси.
Молодой стройный шляхтич с полудетским лицом, с большими голубыми глазами вошел в комнату, ловко и почтительно раскланялся и остановился у порога.
– Прошу покорно! – указал пан староста на один из стульев. – Что угодно пану?
– Ясновельможный пан простит мне мою смелость, – скромно проговорил молодой человек. – У меня небольшое имение верстах в двадцати отсюда, совсем в степи, неподалеку от "Золотых вод". Три дня тому назад татары сделали набег на деревню, выжгли все дотла, похватали пленных и опять скрылись в степи. Людей у меня немного, я не решился преследовать татар, но подумал, что может быть пан староста найдет возможным прогнать их. Пока появился только один загон, и люди мои имеют довольно верные сведения, где он расположился.
– Очень благодарен пану, – сказал Конецпольский, подавая руку шляхтичу. – Я подумаю, посоветуюсь с подстаростой и, если окажется возможным, пошлю казаков в степь.
Проговорив это, староста поднялся с кресла, давая этим понять, что аудиенция кончена. Шляхтич поспешно встал, отвесил низкий поклон и торопливо удалился.
Конецпольский перешел в соседнюю комнату завтракать. Здесь его уже ждал Чаплинский с кипой бумаг, приготовленных к подписи. Староста добродушно с ним поздоровался, усадив его против себя.
– Могу сообщить тебе свежую новость, пан Данило, – сказал он. –Татары появились в степи и сделали уже набег. Сейчас только был у меня потерпевший шляхтич. Как думаешь, пан подстароста, можем мы теперь собрать людей и двинуть их в степь?
– Отчего же, ясновельможный пан! Можно двинуть казаков Чигиринского полка и прибавить к ним вашу надворную команду.
– А кого же мы назначим начальником этого отряда?
– Если пан ничего не будет иметь против, то я бы предложил послать Хмельницкого.
– А почему ты останавливаешься на нем? – спросил пан Конецпольский, пытливо взглянув на своего помощника.
– Если пан желает знать мое мнение, – проговорил Чаплинский, стараясь придать своему голосу выражение искренности, – то я думаю, что теперь именно наиболее кстати, хоть на некоторое время, избавиться от этой беспокойной головы; он что-то затевает, ведет какие-то переговоры с запорожцами, толкует о какой-то грамоте королевской, о том, что она у него в руках… Все это не в добру.
Конецпольский задумался.
– Уверен ли пан подстароста в том, что он говорит? – возразил он, –может быть, это сплетни! И отец, и сын всегда были верными слугами моему семейству. Пан знает, как покойный гетман, мой батюшка, ценил услуги Михаила Хмельницкого. Мне бы не хотелось в этом деле быть несправедливым. – Могу уверить ясновельможного пана, что я передаю ему совершенно верные слухи!
– Слухи, слухи! – с неудовольствием возразил подстароста, – я желаю от тебя доказательств, а слухам разве можно верить? Впрочем, – прибавил он, – Хмельницкий храбрый воин и будет прекрасным предводителем нашего маленького отряда. Потрудись за ним послать, а теперь дай бумаги и займемся делами.
В тот день вечером Хмельницкий был принят старостой.
Пан староста встретил Хмельницкого довольно холодно, не подал ему руки, не посадил, а на почтительный поклон его ответил едва заметным кивком.
– Про пана Зиновия ходят недобрые слухи, – сказал он ему строго. –Говорят, что он мутит людей рассказами о какой-то королевской грамоте, о каких-то правах, дарованных казачеству. Правда ли это?
– Все это преувеличено, ясновельможный пан, – уклончиво отвечал Богдан.
– Однако, что-нибудь в этом роде было? Я желаю от пана Зиновия слышать истину. Какая это такая грамота? Я ничего о ней не знаю.
– Как известно пану старосте, – спокойно отвечал Богдан, – покорный слуга пана вместе с полковниками Барабашем и Ильяшем удостоились аудиенции у короля и действительно получили от него грамоту. Она сперва хранилась у Барабаша, а в настоящее время она находится у меня. В ней подтверждаются права казаков. Наш милостивый король даровал ее нам в удостоверение расположения своего к казакам.
– Однако же казаки были у короля давно, а грамота всплыла только теперь. Как пан это объяснит?
Она лежала под спудом у полковника Барабаша, – сказал Хмельницкий.
– А теперь попала к пану Зиновию? – быстро и не без иронии спросил Конецпольский. – Скажу пану Хмельницкому, что полковник Барабаш поступил гораздо благоразумнее его, умолчав о грамоте. Король королем, но следует казакам помнить, что без воли сейма он ничего не может сделать. Он может писать грамоты, если это ему нравится, но я не вижу, какую практическую пользу это принесет казачеству.
Богдан упорно молчал, почтительно слушая разъяснения старосты.
– Я бы посоветовал пану Хмельницкому, – закончил староста, –выбросить все эти затеи из головы. Он храбрый воин, я всегда ценил и ценю заслуги его отца и его собственные, вот почему считаю нужным пану Зиновию это посоветовать. Если же он моих советов не послушает, пусть винит самого себя и не надеется на мою защиту.