Богемия у моря
Шрифт:
Я обернулся и посмотрел на площадь, оставшуюся далеко позади, посмотрел на людей, ведь они все же были людьми, и увидел оратора - темную черточку на светлой трибуне. "Он убийца, нужно всем сказать, что он убийца", подумал я, подумал какую-то секунду и о том, что мне надо было бы вскочить на трибуну и крикнуть, что он убийца! С площади донесся гром аплодисментов, бешеный шквал аплодисментов, я опять подумал о том, что надо вернуться, вскочить на трибуну - но в этот миг у меня перед глазами возникла моя страна, страна, которая - тогда я особенно
Страх перед морем, возникший еще до того, как она увидела Балтику, рассказ о приливе, который, набрав силы, обрушивается на берег (такой прилив можно увидеть лишь на Северном море, но не на Балтике), сломленная воля к жизни после попытки самоубийства, возраст сына и тот факт, что родовое поместье барона фон Л. было как раз в той деревне, где родилась фрау Трауготт, - все это не оставляло никаких сомнений, что теперь ключ к ее трагической судьбе у меня в руках. Конечно, я был не вправе им воспользоваться. Я поговорил с врачом, и он меня обнадежил. Он сказал, что ее надо увезти от моря и все может уладиться, а я вздохнул, как вздохнул тогда бургомистр.
– Она не хочет!
– в отчаянье воскликнул я.
– Чего не хочет?
– изумленно спросил врач.
– Уезжать из своей деревни, - сказал я.
– Почему же?
– спросил врач, и мне пришлось ему сказать, что я и сам не знаю. Было отчего прийти в отчаянье: у нас в руках был ключ, но ворота к спасению он не открывал.
Тогда я вспомнил, что в октябре ей исполнится сорок лет. Я узнал точную дату и с букетом в руках снова поехал в Ц. Был прохладный день, один из тех ясных осенних дней, которые, беззаботно улыбаясь, заставляют нас забыть о близкой зиме с ее ледяными ливнями и снежными бурями. Был ясный день, дул свежий ветер, я слышал шум моря, но не пошел на дюну, а отправился к дому со скрещенными лошадиными головами на коньке крыши. Я был уже готов к тому, что опять испугаюсь, увидев ее, но когда я, открыв дверь, вошел в квадратную переднюю, когда дверь распахнулась и в ней появилась фрау Трауготт, маленькая, сгорбленная, вытиравшая руки о передник, глядевшая мимо меня потухшими глазами и чуть слышно промолвившая: "Так это вы, сударь", мне показалось, что сердце у меня оборвалось.
Ярость охватила меня, пылающая жгучая ярость: надо все же было мне вскочить на трибуну и крикнуть, что там выступал убийца.
Фрау Трауготт смотрела мимо меня и не произносила ни слова, она стояла в дверях, маленькая, сгорбленная женщина, несущая такое тяжелое бремя, какое редко кому достается. И все же она вырастила сына, содержала в порядке дом, обрабатывала свою землю и снискала уважение своих сограждан: да, этот человек достоин восхищения! Я сунул ей в руки букет, много говорить я не мог, а фрау Трауготт, держа цветы, стояла в дверях, качала головой и бормотала какие-то слова благодарности.
– Ну, а теперь мы выпьем по
– сказал я, и фрау Трауготт кивнула, тут в дверь постучали, и вошел бургомистр с букетом гвоздик.
– Сердечно поздравляю и желаю счастья от имени всей деревни!
– сказал бургомистр, а фрау Трауготт утерла глаза кончиком фартука.
– Все здесь так добры ко мне, - сказала она, а потом добавила: - Так добры, так добры.
– И, покачав головой, сказала: - Пойду приготовлю чай и ушла на кухню.
– Теперь я знаю, почему она не хочет уезжать отсюда, - сказал я.
– Почему? ~ с интересом спросил бургомистр.
– ддесь впервые в своей жизни она узнала человеческую доброту, - сказал я, - и не хочет ее потерять, поэтому она примирилась даже с морем.
Бургомистр держал на ладони букет гвоздик словно взвешивая его.
– Но ведь и в другой деревне ее приняли бы так же сердечно, - заметил он.
– Откуда это она может знать?
– сказал я - Почти всю свою жизнь она терпела обиды, муки и унижения, а потом вдруг узнала людей, которые помогли ей, дали ей домик, и землю, и родину и эта родина значила для нее больше, чем искони знакомая страна с ее горами, ручьями и часовнями на склонах, среди этих людей она чувствовала себя в безопасности, хотя чужая ей природа и пугала ее
– Возможно, вы правы, - нерешительно промолвил бургомистр, но откуда же этот страх перед морем?
Я рассказал ему о том, что мне удалось вспомнить.
– Ну, теперь, похоже, концы с концами сходятся, - сказал бургомистр.
Фрау Трауготт вышла из кухни с двумя ведрами.
– Работать сегодня запрещается, фрау Трауготт, - заметил бургомистр, и мы отобрали у нее ведра и пошли во двор. Я качал воду и смотрел на дюну, на ее вершине на фоне светлого неба колыхалась трава, за дюной шумело море.
Я снял ведро с крючка колонки и поставил его на землю. И тут я увидел молодого человека, вприпрыжку сбегавшего по тропинке с дюны, рослый крепкий, красивый, улыбающийся парень, он был в купальных трусах, и с его волос стекала вода, морская вода. Взявшись рукой за столб, он легко перепрыгнул через ограду прямо во двор, и стая кур с шумом разбежалась во все стороны. Он, ничуть не смущаясь, подошел к нам и протянул бургомистру руку.
– Это Клаус, сын фрау Трауготт, - сказал бургомистр, и я поздоровался с юношей, мне было приятно смотреть на этого мокрого, сияющего молодого человека, который только что выкупался в море, и тут я вспомнил о той, другой женщине, о королеве из сказки, о каменной статуе, которая ожила и сошла с постамента, я вспомнил о королеве и подумал о бывшей служанке, подумал, что в сыне своем она нашла спасение, и понял, что для нее самой еще не все потеряно.
Фрау Трауготт вышла из-за дома с дымящимся кувшином в руке.
– Чай готов, - сказала она, голос ее был чуть слышен, и она смотрела мимо нас на дюну, а на дюне под свежим ветром колыхалась зеленая трава, и мы слышали шум моря, которое вечно бьет о берега Богемии.