Боги ждут жертв
Шрифт:
– Да, еще два куска, – ответил юноша.
– Давай их мне, – приказал батаб. – На один мы устроим праздник всему селению, когда вы станете членами рода Чинаба, а другой я буду хранить для тебя в своем доме. Еще настанут времена, когда он тебе понадобится.
Хун-Ахау молча вручил Кавоху оставшиеся куски драгоценного камня. Батаб обратился к Ах-Мису:
– А ты согласен? Почему ты все время молчишь?
Ах-Мис переступил с ноги на ногу, шумно проглотил слюну, вздохнул и наконец сердито ответил:
– За меня говорит мой брат! Раз он сказал, то я согласен!
– А думает за тебя тоже твой брат? – с ехидцей поинтересовался батаб.
– Да! Хун-Ахау думает и за меня, – простодушно ответил Ах-Мис.
– Какое счастье выпало Чинабу! – обратился Кавох к На-Цину. – Сразу два сына, и один из них умный, а другой очень сильный!
Ни На-Цин, ни Хун-Ахау не успели ничего сказать в ответ на это замечание, как вдруг Ах-Мис добродушно прогудел, обращаясь к батабу:
– Ты еще не знаешь, почтенный батаб, как умен Хун-Ахау. Подожди, скоро он будет думать и за тебя! Он может, он все может…
И, утомленный непривычно долгой для него речью, оборвав ее, великан махнул рукой.
Хун-Ахау похолодел. Лицо На-Цина вытянулось, и он с заметной тревогой ожидал, что же последует за дерзкими словами пришельца. Но батабу явно нравилась простодушная гордость Ах-Миса своим братом.
– Что же, – согласился он миролюбиво. – Раз уж твой брат такой умный, то пусть иногда думает и за меня. Но я буду совсем спокоен, если кроме него это же будешь делать еще и ты!
– Мне это будет трудно, – признался честный Ах-Мис.
– Очень жаль, – насмешливо проговорил Кавох. – Очень жаль, что ты не сможешь мне помочь! Если бы и ты за меня думал, мне бы жилось совсем спокойно…
Ах-Мис не понял насмешки, а Хун-Ахау обрадовался, что неуместные слова его простодушного друга не обидели батаба и все окончилось шуткой.
Скорым шагом подошел запыхавшийся старик, за которым следовал Чуэн, и низко поклонился батабу.
– Эти два чужестранца хотят жить в нашем селении, Чинаб, – обратился Кавох к пришедшему. – У тебя нет сыновей, и я подумал, будет хорошо, если ты усыновишь их. Ты согласен?
Старик робко оглядел Хун-Ахау и Ах-Миса. Было видно, что юноши ему понравились.
– Как прикажешь, владыка, – ответил он тихим голосом.
– Вот и хорошо, – обрадованно сказал Кавох. – Ну-ка, молодец, – обратился он к Чуэну, – сбегай за Хапай-Каном, попроси его прийти сюда!
Несколько минут прошло в молчании. Хун-Ахау украдкой рассматривал своего будущего отца, и его сразу потянуло к этому тихому, усталому от жизни человеку. Чем-то он напоминал юноше и его погибшего отца, и доброго Вукуб-Тихаша, бесстрашно приютившего в своей хижине преследуемых рабов. Он сделает все, чтобы облегчить жизнь Чинаба, и, быть может, не только его одного, мысленно решил Хун-Ахау.
– А вы что стоите здесь? – вдруг обратился батаб к На-Цину и его сыновьям. – Идите, занимайтесь своими делами!
На-Цин неохотно тронулся с места, все время оглядываясь, – ему очень хотелось узнать, чем кончится эта необычная история. За ним двинулись его сыновья, тоже с неохотой. Но ослушаться батаба было невозможно.
Вновь подбежал Чуэн. За ним торжественно вышагивал небольшого роста сухощавый старик – жрец поселения, Хапай-Кан. Приблизившись к батабу, он начал неразборчиво бормотать молитвы, а потом окропил всех присутствующих «девственной водой». Эту воду Хапай-Кан и его помощники собирали вдали от населенных мест, в пещерах, где она капала со сводов. Окончив обряд, жрец посмотрел на батаба. Тот кратко изложил историю пришельцев и приказал Хапай-Кану определить счастливый день для обряда усыновления.
Старик пожевал сухими губами, раздумывая, а затем произнес высоким дребезжащим голосом:
– Прежде всего эти пришедшие юноши должны пройти обряды очищения. Начать им придется с трехдневного поста. Потом они принесут малую кровавую жертву… – Жрец постепенно вдохновлялся, перечисляя предстоящие испытания, глаза его заблестели. – Потом…
– Что будет потом, они узнают в свое время, – перебил батаб Хапай-Кана. – А пока запри их в святилище для поста. Идите за ним, – обратился он к юношам, указывая на жреца. – А ты, Чинаб, останься здесь, мне еще нужно поговорить с тобой!
Юноши склонились перед батабом, махнувшим им на прощание рукой, и отправились за жрецом.
Хапай-Кан шел, размахивая руками, и раздраженно ворчал вслух:
– Конечно, я не великий жрец Киригуа и мне можно приказывать. Но почему он не приказывает великому жрецу? Потому что он всего-навсего батаб Чаламте, а не правитель… О жаба, проглотившая посланца!
Слушая его ворчание, Хун-Ахау внутренне улыбался. Несмотря на сердитый голос, старик казался скорее смешным, чем грозным. И вообще все вокруг казалось Хун-Ахау приветливым и веселым. И хижины жителей Чаламте. И солнечные пятна на листьях деревьев. И доброжелательные улыбки встречавшихся на их пути людей.
Неожиданно Хун-Ахау поймал быстрый, полусмущенный, полулукавый взгляд, брошенный на него девушкой, стоявшей у двери одной из хижин, мимо которой они шли. Хун-Ахау узнал ее – это была Иш-Кусам. «Ласточка», – подумал он. И селение Чаламте сразу стало для юноши словно роднее и привлекательнее.
Глава двадцать вторая
СПУСТЯ ТРИ ГОДА
Но уже наступала заря, и начал багроветь край неба.
С того памятного дня, когда Хун-Ахау и Ах-Мис, безвестные юноши, впервые пришли в Чаламте, прошло три года. Сильные, ловкие, трудолюбивые, успевшие, несмотря на молодость, многое повидать, они быстро снискали уважение и симпатии большинства жителей поселка. У обоих вскоре появились друзья. А потом пришла и любовь. Женой Хун-Ахау стала стройная Иш-Кусам. Обзавелся семьей и великан Ах-Мис, взявший в жены самую миниатюрную девушку в селении. Оба стали отцами. У Хун-Ахау рос сын, названный в честь навсегда ушедшего друга Шбаламке. Когда же у него родилась дочка, девочке дали имя в память погибшей бабушки – Иш-Субин. Почти одновременно и у Ах-Миса в хижине появился крошка Укан.