Богини Колизея. Любовь и кровь
Шрифт:
– Мирмиллон Марк Целий!
От противоположной арки отделился мужчина в тяжелом вооружении классического противника ретиария, за которым два раба несли гладиус и тяжелый, прямоугольный, почти метровый щит-скутум, защищавший гладиатора от поножа до подбородка.
Ахилла чуть прищурила глаза, рассматривая своего обнаженного до пояса противника, одежду которого составляли набедренная повязка-сублигакул с широким поясом, такая же как у нее маника на правой руке и короткий, до колена, понож на левой ноге. Голову бойца украшал роскошный бронзовый шлем, гребень которого заканчивался характерным невершием в виде огромного плавника рыбы. «Ничего себе», – пронеслось в голове девушки, – «Клянусь предками,
Она огляделась по сторонам, пытаясь определить отношение зрителей к столь вопиющей разнице в силах бойцов, но пресыщенные едой и зрелищами гости лениво следили за развитием событий, обсуждая последние сплетни об очередной ссоре императора Тита с братом Домицианом. Чуть дальше, где расположились хозяева дома, Кальпурния так увлеклась беседой с молодым Севером, что почти улеглась ему на плечо. Странно, но Ахилле это почему-то не понравилось, и, нахмурившись, она громко поинтересовалась, обращаясь к хозяину дома:
– Эй, претор, а что, римляне так бояться варваров, что даже против их женщин выходят вооруженные до зубов? Клянусь Немезидой, у вашего сына сердце льва!
В атриуме воцарилась тишина, в которой громом прозвучал тихий удар – это Камилл от ужаса выронил стиль, которым пытался записывать на покрытой воском табличке свои расходы и доходы на предстоящий месяц.
Почти отпихнув соседку, префект претория вскочил с ложа и отшвырнул чашу с вином, которую собирался пригубить.
– Ты обвиняешь меня в трусости, рабыня? – Произнес он голосом, в котором слышалось рычание льва.
– Ну, если ты выставляешь против меня такого бойца, – Ахилла насмешливо кивнула в сторону своего противника, – то, наверно, не от большой смелости выбрал гору мяса, закованную в железо с головы до пят.
– Да как ты смеешь… – Вспыхнул гордый римлянин, делая рефлекторное движение правой рукой к тому месту на поясе, где обычно висел меч.
– Ого, у меня никак будут два противника, – издевательски рассмеялась девушка. – Только вот у второго кроме чаши с вином никакого оружия нет. Впрочем, ты можешь позаимствовать у соседки пару шпилек – это как раз подходящее оружие для такого красавчика.
Впервые в жизни Север слышал подобное оскорбление – и от кого? От жалкой рабыни, гладиатриссы, жизнь которой может окончиться через несколько минут! А он еще хотел пощадить дрянную девчонку! И самое ужасное – он ничего не может с ней поделать: не драться же префекту претория с рабыней на глазах всего цвета Путеол! Завтра же об этом будет знать весь городок, послезавтра – Рим, и к его возвращению во дворце императора не останется ни одной кошки, которая не станет скалить зубы при его появлении! Вне себя от ярости он сжимал и разжимал кулаки, пытаясь придумать, как выйти из столь щекотливой ситуации. И вдруг в висящей тишине раздался тихий, но внятный смешок – это веселился муж Кальпурнии, радовавшийся, что кто-то осадил бессердечного красавца, пользовавшегося у римских матрон сумасшедшей популярностью. Его уже не раз порывались прикончить разгневанные мужья, и только благоволение императора спасало распутника от расправы.
Этот звук, как ни странно, отрезвил префекта, и он, взяв себя в руки, вернулся на место, аккуратно расправив одежду.
– Ты хочешь уравнять шансы, дерзкая девчонка. Хорошо. Это сделает бой более интересным. Марк, щит и шлем оставишь здесь.
– Да, префект! – Здоровяк швырнул щит одному из рабов, так что тот еле удержался на ногах, а затем, снял шлем, передав его оруженосцу, у которого забрал гладиус. – Я придушу эту девицу голыми руками, если ты мне прикажешь.
– Хватит слов, – недовольно прервал их диалог претор, повелительно махнув рукой. – Условия поединка оговорены и изменению не подлежат. Экипируйте же, скорее, мирмиллона, и начнем.
На пыхтящего от злости Марка снова надели шлем, вручили щит и гладиус, и он, наконец, занял место рядом с Ахиллой, салютуя хозяину дома и почетным гостям. Сигнал к бою – и они встали друг против друга, готовясь к поединку.
Спуская с плеча аркан, и раскручивая его над головой Ахилла внимательно следила за движениями мирмиллона. Без сомнения, шансов у нее было мало, но все не так безнадежно, как казалось в начале. Преторианец явно не перетруждал себя ежедневными физическими упражнениями, рассчитывая на незаурядную физическую силу. Да и зачем ему обременять себя занятиями до седьмого пота, если его гвардия давным-давно не участвовала ни в одном сражении? Ему не приходилось постоянно бороться за свою жизнь, и это ощущалось по тому, как двигался римлянин. Пятясь от наступающего противника и уклоняясь от его выпадов, девушка почти не слышала воплей гостей, поддерживающих Марка, ловя то единственное мгновение, когда следовало нанести удар.
Помня наставления Ферокса, она старалась не подпускать к себе преторианца, ловко увертываясь от его атак, чем выводила его из себя. Разозленный ее насмешками, он сразу бросился на жертву, как коршун на цыпленка, но гладиатрисса отскочила в сторону, и аркан, как приклеенный, продолжал выписывать круги над ее головой. Ахилле достался сильный противник, но, тем не менее, она довольно ловко продолжала держать его на расстоянии, избегая близкого боя под гневные выкрики гостей, требующих, чтобы трусиха, наконец, позволила себя убить. Она ждала удобного случая, и он настал, когда мирмиллон опустил руку с мечом, отдыхая от очередной бесплодной атаки. Уверившись в своих силах и в том, что наглая девица способна только на то, чтобы бегать вокруг маленького бассейна, украшавшего центр зала под световым отверстием в куполе, он тяжело дышал, пытаясь сообразить, как загнать недостойную в угол. Кто-то из гостей рассмеялся, и Марк на мгновение обернулся, пытаясь разглядеть весельчака. Это было его роковой ошибкой, потому что спокойно плавающая в воздухе петля змеей метнулась в его сторону. Рывок – и руки мирмиллона оказались прижатыми к корпусу. Взревев от злости, он начал выпутываться из веревочного плена, и пока он терял драгоценные мгновения, Ахилла оказалась рядом. Взмах копья – и внутренняя сторона левого бедра Марка окрасилась кровью, а сам он, застонав от боли и досады, рухнул на колено, отбрасывая прочь роковую веревку.
Делая бесполезную попытку встать, он попытался достать Ахиллу гладиусом, но она увернулась от удара, и, зажав кинжал в руке, встала рядом с поверженным бойцом.
Истошные вопли разгоряченных зрителей оборвались, словно обрезанные ножом – таким неожиданным был исход поединка, – и растерянные гости удивленно переглядывались, не зная, как реагировать на свершившийся факт. Это было невозможно, немыслимо! Боги должны были покарать наглую рабыню, а вместо этого она сама приготовилась, в соответствии с законами Амфитеатра, хладнокровно перерезать горло противнику, если будет таковой воля зрителей. Что делать? Как поступить, чтобы не оскорбить хозяев дома? Гости исподтишка поглядывали на претора с сыном, ожидая их слова.
А молодой Север, подавшись вперед, смотрел не на поверженного охранника, а в лицо скифянки, ища выражение торжества, но девушка была невозмутима, точно украшающая атриум статуя Дианы, ожидая приказа добить или пожалеть скорчившегося у ее ног мужчину.
Пауза затягивалась, и претор, чтобы спасти телохранителя сына, подал пример, взмахнув белым платком. Его примеру последовали остальные гости, только молодой хозяин дома все также сидел, не давая никаких знаков. Острие кинжала продолжало касаться горла Марка, и претор недовольно поморщился: