Богиня
Шрифт:
– Только бы знать, что она в безопасности, – вздыхала Валентина.
Стен погладил ее по руке.
– Не теряй надежды и пиши по-прежнему, – сочувственно ответил он. – Обстановка должна улучшиться. Не может же она все время ухудшаться!
Но Стен ошибся. Первого сентября Гитлер захватил Польшу.
– Сомневаюсь, что ты услышишь о своей свекрови до окончания войны, – покачал головой Стен, когда они вместе пили кофе. – Вчера я получил письмо от Дэвида Найвена. Он считает, что Америка скоро вступит в войну и тогда победа не за горами.
– Дэвид покинул Голливуд
– Да, причем без всяких колебаний.
– А Видал – венгр и тоже воюет, – пробормотала Валентина сдавленным от еле сдерживаемых эмоций голосом.
Стен пристально взглянул на нее. Имя Видала редко упоминалось в ее присутствии.
– Да, – ответил он, стараясь говорить как можно небрежнее. – Очень странный поступок. Уехать из Голливуда в тот самый день, когда Англия объявила войну Германии!
– Видал ненавидит нацистов и их идеи, – заметила Валентина, тряхнув головой так, что волосы почти закрыли лицо. – Он не останется в стороне. Господи Боже, почему эта страда так слепа?! Меня тошнит от Чарлза Линдберга, Джозефа Кеннеди и их напыщенных изоляционистских заявлений! Люди гибнут, а мы сидим и ждем, пока Гитлер захватит Англию! Что же будет с Европой?!
– Бог знает, – устало ответил Стен, думая о своих двоюродных братьях, оставшихся в полуразрушенном Лондоне. – Но ты и так делаешь все, что в твоих силах. Ты организовала больше благотворительных концертов для Фонда помощи Британии, чем все, кого я знаю.
– Этого недостаточно! – с горячностью воскликнула Валентина, сжав кулаки. – Недостаточно для таких людей, как Эванджелина, Мария и Аристея.
– Почему вы оба такие мрачные? – осведомилась Лейла, подсаживаясь к их столу.
– Война, – коротко ответил Стен. Лейла равнодушно пожала плечами.
– Почему бы вам для разнообразия не поговорить о чем-то другом? Например, о сексе. Потрясающем великолепном сексе.
Стен и Валентина рассмеялись. Если бы не ежедневные спектакли, вряд ли Лейла вообще вылезала бы из постели Рори О'Коннора.
– Корда собирается снимать любовно-приключенческий фильм о жизни лорда Нельсона, одного из самых великих адмиралов Англии, и леди Гамильтон, – сообщила Лейла, закуривая сигарету. – Ходят слухи, что на главные роли он берет Лоуренса Оливье и Вивьен Ли.
– Насколько я понимаю, на эту картину его вдохновила война, – уверенно объявил Стен, поднимаясь. – Кто хочет еще кофе?
Когда Япония атаковала Пёрл-Харбор и втянула в войну Америку, Валентина почувствовала только облегчение. Она с головой ушла в организацию и поддержку благотворительных вечеров, концертов, базаров в пользу американского Красного Креста, фондов помощи Франции и Англии. Джеймс Стюарт вступил в военно-воздушные войска США и был послан в Британию; Кларк Гейбл последовал его примеру. Валентина переписывалась с обоими, спрашивая между делом о Дэвиде Найвене, Видале и многих других актерах и режиссерах, находившихся в Великобритании. Но в каждом письме она со страхом искала имя Видала. Видала, о котором не переставала думать каждый раз, когда читала военные отчеты или смотрела кинохронику.
Саттон Хайд и его жена приехали в Нью-Йорк.
–
– Со мной все в порядке, Саттон. Пожалуйста, не волнуйся.
Но Саттон заметил синие тени под ее огромными глазами. Валентина лгала, и он знал это.
– В какой исторической драме Тео собирается снимать тебя на этот раз? – поинтересовалась она, меняя тему.
Ей нравилось общество Саттона, напоминавшего ей о «Королеве-воительнице», о замужестве, о Паулосе. С ним не было связано никаких грустных событий, и Валентина порадовалась, что он слишком стар для армии и поэтому может уделять ей так много времени в Ныо-Иорке.
– «Капитан Блек», – ответил Саттон, поднимая глаза. – Я должен играть английского графа, взятого в плен за выкуп. Это, конечно, будет сущим кошмаром! Теодор не имеет ни малейшего представления об истории. Без Видала он ни на что не способен.
При упоминании Видала на них словно надвинулась черная тень, и оба замолчали. Видал. Сердце Валентины заныло. Жив ли он? Счастлив ли?
– Я замерзла, – пробормотала она, хотя жара стояла невыносимая, и, поплотнее закутавшись в кардиган, попросила горничную зажечь камин в гостиной. Но так и не согрелась – ледяная тревога, сковавшая в тот день, когда она получила телеграмму Видала, так и не покинула ее. Осталась с ней навсегда.
– Что произошло между тобой и Видалом? – мягко спросил Саттон. – Я видел фото, снятое на вечере в честь премьеры «Гедды Габлер». Вы стояли вместе, и я подумал… – Он выразительно поднял плечи. – …подумал, что наконец и вы будете счастливы.
Горничная принесла поднос с полупрозрачными фарфоровыми чашечками и чайник с любимым чаем Саттона «Эрл Грей». Валентина подождала, пока она поставит поднос и уйдет, и впервые с того ужасного дня призналась:
– Я тоже так думала, Саттон. Та ночь стала самой счастливой в моей жизни.
Отблески пламени играли в ее волосах, подчеркивая чистоту просриля. У Саттона перехватило дыхание. Она была самой прекрасной женщиной, виденной им в жизни. И самой грустной.
– На следующий день Видал уехал в Лос-Анджелес, чтобы сказать Кариане о разводе. Мы собирались пожениться, Саттон. И поженились бы, если… – Глаза ее потемнели, а кулаки сжались. – …Если бы не этот проклятый пожар!
Нечеловеческая мука в ее голосе словно опалила его.
– Я понимаю. Вы решили немного повременить. Кариане было очень плохо, но…
– Он не захотел ждать, – перебила она, и тоска мгновенно исчезла. Перед ним сидела усталая, истерзанная горечью и болью женщина. – На следующий день он прислал телеграмму, прямо из больницы. Развода не будет. Он не пожелал больше меня видеть. Остался с Карианой. Сделал свой выбор, – глухо договорила она.
Когда «Гедду Габлер» наконец сняли с репертуара, Валентина отказалась от всех предложенных сценариев, говоря всем, что пока не будет сниматься в кино. Вместо этого она отправилась в Объединенный отдел организации досуга войск и предложила свою помощь.