Боль мне к лицу
Шрифт:
«Отстаньте», — мысленно отмахиваюсь от голосов, сплевывая.
Без Вани мне не хочется красить лицо, наряжаться. Натягиваю темную одежду, открываю паспорт, извлекая на свет медальон Лили. Раздумываю, поглаживая холодное золото, но все же надеваю на шею, пряча за ворот футболки. Перед выходом из дома прячу глаза за темными очками.
Солнце, которого не было последние дни, ярко светит, заливая все вокруг теплым светом. Солнце в день похорон Солнца…
Сажусь в такси, чтобы поехать по адресу, присланному Ваней в сообщении вчера ночью. Сверяюсь еще раз с названием улицы, отпечатавшимся
— Алло, — произношу осторожно, не ожидая ничего приятного. Впрочем, так оно и есть.
— Привет, чокнутая. Понравился мой подарок? — узнаю голос Яны, и неожиданно стыд начинает разъедать изнутри. Каков бы не был ее поступок, я ее понимаю. Роль любовницы оказывается куда тяжелее, чем шизофренички. — Чего молчишь? Язык проглотила? Кто тебя просил лезть в чужие отношения? В дурдоме трахаться было не с кем? — лицо горит алой краской стыда, я накрываю мобильный второй ладонью, не давая звонкому женскому голосу выбраться за пределы заднего сидения. Водитель с любопытством поглядывает на меня через зеркало заднего вида, и я забиваюсь в угол так, чтобы не пересекаться с ним глазами. — Ты ему не нужна, понимаешь? Мне даже жаль тебя, дурочка. То, что вы пару раз переспали, еще ничего не значит. Не строй на него планов, ничего у тебя не выйдет. Знаешь, где он был вчера ночью? Со своей женой? Знаешь, чем мы занимались?
— Догадываюсь, — не желая развивать тему, отвечаю я, в чем-то согласная с Яниными словами. Все так и есть. Вот она, цена моего недолгого, хрупкого счастья.
Доронина еще кричит что-то, распаляясь от собственных же слов, но я отпускаю телефон ниже, не выключаюсь, и прижимаю его к груди. Туда, где сейчас больше всего болит. Яна делится своим страданием, завернутым в обличительные слова, и я принимаю часть его на себя. Глаза жжет сухим жаром, но слезы никак не соберутся.
Когда такси подъезжает к дому, где жила Солнце, в трубке уже ничего не слышно. Я аккуратно выключаю звук, убирая телефон в карман. В груди жжет огромная черная дыра, выросшая на месте обуглившегося сердца.
Я пытаюсь затеряться среди пришедших попрощаться с Лилей, страшась предстоящего зрелища. Мне хочется помнить ее живой, пусть с испуганными оленьими глазами, нервно грызущую ногти, когда Иволга рассказывает страшные истории, прозрачную, — но с бьющимся сердцем.
Когда выносят гроб, понимаю, что никакие силы не заставят меня подойти ближе, туда, где разрывая сердце криком, плачет ее мать. Темный платок скрывает такие же светлые волосы, как у дочери, широкие рукава платья напоминают вороньи крылья, хлопающие в отчаянье над телом своего ребенка.
Ее пытаются успокоить, отводя в сторону, давая попрощаться выстроившимся в очередь людям в черных одеждах.
Теряясь в конце процессии, я прихожу к выводу, что последние события ослабили мое внимание. Я позволила чувствам затмить все остальное. Так не может продолжаться дальше, нужно найти способ отыскать маньяка и вытрясти из шептунов правду. Может ли убийца быть здесь, в толпе? Я уверена, что это не совпадение, и личность Солнце не была для него тайной. Более того, он убил ее не по наитию, а согласно своему плану. Вот только являлось ли для него сюрпризом мое появление на кладбище или он ждал меня? Мог ли серийник следить? Я шла, влекомая голосами, за мной — полиция, а если еще и убийца — одновременно? Ведь кто-то вывел из игры Толика.
Парень с кладбища и маньяк — один и тот же человек или два разных? Мысленно я не делаю между ними разницы, но ведь он уверяет, что настоящий убийца куда ближе. Только кто он?
Думать об этом, когда впереди несут гроб с убитой по какой-то странной логике девочкой, едва оказавшейся на свободе и тут же лишившейся жизни, кощунство. Но разыскать преступника нужно, во что бы то ни стало.
«Не время», — шелестит одна из них, четвертая.
«Когда оно будет? Когда меня вот так же, как Лилю, понесут на кладбище?».
Она не отвечает. Надеюсь, мне уготован иной исход.
Я разглядываю толпу людей в черном, особенно внимательно — мужчин. Может ли он быть здесь? Наверняка, среди провожающих есть кто-то из полиции, задающийся такой же целью. Но в мою пользу есть весомый аргумент — я его видела. Видела, и осталось живой. Надолго ли?
Никого, кто смутно мог бы напоминать убийцу, нет.
Я оборачиваюсь назад, чтобы еще раз убедиться в своих мыслях, и застываю.
Сзади меня, в темной одежде, с хмурым взглядом медленно шагает Доронин.
Видя, что я заметила его, он делает шаг вперед, и хватает меня за локоть.
— Привет, — шепчет на ухо Петр, и я сжимаюсь от источаемого им холода.
Глава 23
— Что ты тут делаешь? — я пытаюсь высвободиться, не привлекая внимания посторонних, но хватка у младшего Доронина — бульдожья.
«Почему все считают нормальным брать нас вот так за руки?»
«Это ни в какие ворота не лезет»
«Да он достал уже!»
— Не рыпайся, — обрубает адвокат, и я расслабляюсь, решая, что сопротивляться бесполезно. Устраивать концерт на глазах у родителей Солнце безумно стыдно, и какое-то время мы следуем бок о бок под тихие перешептывания и всхлипывания.
Я наклоняю голову низко-низко, глядя лишь себе под ноги. Из-под темных очков текут горькие слезы. В который раз я плачу за последние дни?
Люди кажутся темными воронами, и от бесконечных, чуть слышных разговоров, Лилино имя будто долетает со всех сторон, заставляя сердце каждый раз болезненно сжиматься.
— Доченька! — когда мы останавливаемся, чтобы четверо мужчин из ритуальной службы с красными повязками на плече подняли гроб в катафалк, мама Солнце снова начинает рыдать. Ее крепко сжимают в объятиях две женщины, очень похожие между собой. Если не сестры, то, безусловно, близкие родственницы. Я проталкиваюсь вперед, надеясь, что Петр сам меня отпустит, но мужчина не отстает.
Я останавливаюсь в паре шагов от плачущей женщины со знакомыми чертами лица, — Лиля многое унаследовала от матери.