Боль мне к лицу
Шрифт:
Иван толкает меня в спину, заставляя двигаться вперед.
— Не сейчас, — тихо говорит на ухо.
Действительно, не время думать о прошлом.
— Где она?
— В интенсивной терапии, — я подхожу к папе, ощущая неловкость. Он прячет руки в карманы, — мы оба не знаем, как себя вести. — Идете?
Папа с любопытством посматривает на Ивана, не решаясь задавать вопросы. Я не представляю Доронина, и он понимающе кивает, оставаясь в коридоре, за пределами отделения интенсивной терапии:
— Я приеду за тобой позже. Позвони, как освободишься.
Отец
… Она кажется такой маленькой, — закрытые глаза, в обрамлении двух темных синяков, смотрятся темными провалами на черепе. От левой руки тянутся провода, присоединенные к пикающему аппарату над головой. Правая — в гипсе.
Когда я тихо прикрываю за собой дверь, мама распахивает глаза, пытаясь сфокусироваться сначала на папе, а потом — на мне.
— Ты… пришла, — вижу, как больно даются ей слова. Частота пульса, высвечивающаяся на табло, взлетает до цифры «131».
— Все хорошо, — я подхожу ближе, касаясь ее плеча и присаживаясь на корточки возле кровати. — Ты помнишь, что произошло?
Возможно, сейчас еще рано задавать такие вопросы.
Возможно, их вовсе не стоит произносить вслух, но мне важно знать: не связано ли это как-то с расследованием Ивана.
Не я ли косвенно причастна к тому, что она лежит сейчас, беспомощная, в палате интенсивной терапии, рядом с отцом, который постарел, кажется, еще лет на десять?
Мне важно.
— Не очень… Шла с сумками из магазина… Вдруг — резкий удар по голове… А дальше… дальше…
Пульс становится еще выше, и я уже жалею, что подняла эту тему, видя, как по маминому лицу скатываются слезы.
— Все, все, успокойся, мама, — я глажу ее по здоровой руке, вытираю осторожно слезы, боясь причинить боль.
— Я вышел встречать ее, — подхватывает разговор папа, — увидел, как мама арку прошла. Пока спустился, думал, что Наина дошла уже до подъезда, а ее нет. Пошел на встречу… А на меня парень бежит, я уже сейчас, задним умом, думаю, он, наверное, и напал. Высокий такой, здоровый, натянул капюшон, что лица не видно… За угол свернул- смотрю, лежит кто-то, вокруг головы кровь. Я ведь даже не понял, что это мама твоя поначалу…
Папа останавливается, и я понимаю, что вот-вот, — и он сам заплачет, вслед за женой.
Ком подступает к горлу, и мне хочется рыдать вместе с ними, обняв обоих за плечи, позволить себе быть слабой, переложить проблемы на плечи других людей. Но кто-то сейчас должен быть сильнее, и, кажется, наступает моя очередь.
«Какие они беспомощные, — с ужасом понимаю я. — Уже старики, пенсионеры. Может, им обоим осталось не так много жить. Ведь сегодня мамы могло бы не стать…»
Мне становится страшно: от того, что так быстро летит жизнь; от того, как бездарно мы ее тратим, не думая о главном. Сколько лет потеряно по глупости, — а смогу ли я наверстать все недосказанное, недополученную любовь?
Шептуны рыдают во мне вместе с отцом и мамой, но я держусь.
— Ладно, девушка какая-то помогла, «Скорую» вызвала. Я ведь вообще не соображал, что делать — как упал на колени возле Наины, так и сидел сиднем, старый дурак.
Папа успокаивается, берет себя в руки.
Почти незаметно вытирает уголки глаз, и продолжает рассказывать, как приехала «Скорая», как их везли в больницу. Мама перебивает, хотя ей и тяжело говорить, говоря про операцию — падая, сломала кисть руки. Ударилась затылком — вот поэтому огромные синяки, сотрясение.
Мы сидим еще час, пока мама не утомляется настолько, что засыпает посреди фразы. Пару раз заглядывает медсестра, недовольно посматривая на нас с отцом, и я понимаю, что пора идти.
— Папа, а тебе здесь как разрешили? — уже собираясь уходить, уточняю у отца.
— Анестезиолог тут — сосед наш бывший. Договорились…
Я отправляю смс Ивану, и после короткого, неловкого прощания с папой, выхожу через приемный покой на улицу.
Дождь снова льет, размывая пятнами свет от уличных фонарей. Я вглядываюсь в темноту, сквозь мигающие огнями машины «скорой помощи», заезжающие одна за другой на территорию больницы. В каждой — кому-то плохо, больно.
Порывистый ветер, холодный не по сезону, пробирает до костей. Я тру ладони друг об друга, пытаясь согреть руки, но не захожу обратно, с периодичностью в пару минут доставая телефон и ожидая ответа от Ивана.
К крыльцу бежит высокая фигура, прикрывающая голову зонтом. Я отхожу, чтобы пропустить человека, но он внезапно останавливается рядом, демонстрируя улыбку:
— Привет, мы за тобой, — и делает шаг на встречу.
Я не сразу признаю в незнакомце Антона, спутника Елены. Молча вглядываюсь, смущая его:
— Только не говори, что не узнала, — улыбается он. — Лена в машине, не хочет портить прическу под дождем. Иван занят, попросил нас забрать тебя.
— Привет, — с запозданием здороваюсь, но не двигаюсь вперед. — Ваня мне ничего не говорил.
— Так, — он хмурится, набирая чей-то номер, — Лен, ты сказала, что созванивалась с Дорониным. Тут рядом стоит Аня и не верит мне. И я ее прекрасно понимаю. Позвони-ка своему другу, пусть он сделает одолжение, наберет нас сам.
Я не слышу, что отвечает ему Прокопенко, но мне становится стыдно, после того как мужчина озвучивает мои страхи.
— Я сама могу ему позвонить, — достаю сотовый телефон, набираю номер Ивана, но слышу короткие гудки. Проверяю сообщение — не доставлено. — Не доступен.
Мы продолжаем топтаться напротив друг друга. Антон стряхивает зонт, аккуратно складывая его, и улыбается:
— Да не переживай, все нормально. Лучше лишний раз проявить осторожность. Правда, ситуация складывается патовая, а мы заказали столик в ресторане. Лена не готовила, и я жутко хочу есть.
Я вдруг понимаю, что тоже давно не ела. Предложение Антона кажется все заманчивее, но я так и не решаюсь согласиться.