Боль. Нестерпимая боль
Шрифт:
– Да ради бога. Но только тогда, когда объяснение запишем и притом правдивое. Ключик-то вот он, от дверей.
Вовик судорожно дёрнулся.
– Что, ещё водички хочешь? Пей, не стесняйся. Между прочим, – Волков положил ручку на стол и снова откинулся в кресле, – вот у тебя серьга в ухе. Нет, я не против, но знаешь ли ты, откуда возник обычай среди мужиков носить серьги? Я сейчас расскажу.
Голос у Славы был плавен и тягуч. Он никуда не спешил.
– Морякам вешали серьги, когда они проходили Босфорский пролив, то есть становились морскими волками. Также серьги носили казаки,
«Давайте записывать», – прошептал покрасневший, как помидор, Вовик. По его лицу было видно – внутри его существа ведётся сейчас мучительная борьба между головой и мочевым пузырём. Неизвестно, что было лучше. Сделать лужу в кабинете значит навсегда потерять с таким трудом завоёванный авторитет в школе и во дворе. Рассказать про гранату – тоже показать свою слабость перед младшим поколением. Ладно бы их не было, а то сидят тут рядом, козлы, и смотрят.
– Хорошо, записывать, так записывать. Но только правду, иначе будем сидеть здесь до вечера.
Вовик затрясся. Он уже совершенно открыто засунул руки между ног и согнулся пополам.
Волков опять взял ручку, опять поменял пасту и приготовился записывать.
Победил мочевой пузырь.
– Ладно, – исступлённо прокричал Вовик, – я гранату принёс, и подложил я. Хотел Зою Петровну напугать. Она ключи от радиорубки забрала, где аппаратура лежит – гитары, усилители. Я не знал, что она боевая.
– Ну вот, совсем другое дело, а то не я, не я. По глазам же было видно, что врёшь. Ну, а гранату ты где взял? Только не ври, что раскопал в Синявино.
– На рынке купил вещевом, за десять штук.
– Да ну! Кто же учебную гранату за десять штук продаст? А деньги где взял?
– Кольцо у матери взял золотое, хотел усилитель купить новый. А учебная граната столько и стоит. Настоящая – четвертной.
– Ну, ладно, пока поверим. Сейчас запишем чистосердечное признание.
Пока Волков писал, Вовик уже ходил в присядку. Глаза его вылезли из орбит, по лицу струился пот. Наконец Слава протянул лист Вовику, тот не читая подписал и с надеждой спросил у Волкова:
– Можно?
– Да что, я тебя держу? Дверь, между прочим, не заперта. Туалет напротив.
Вовик опять судорожно дёрнулся, подскочил к двери и, толкнув её, выскочил из кабинета.
– Вернуться не забудь! И чего он терпел, а, ребята?
С точки зрения закона никто к Волкову придраться не мог, если бы, конечно, кто-нибудь не догадался отправить на экспертизу его газировку, куда он, выпив свой стакан, незаметно кинул мочегонное.
Глава 5
– Что там с потеряшкой? Не нашёлся?
– Нет, Георгич. По-моему, он с концами.
– Не держи материал. Сколько уже прошло? Неделя? Отправляй в РУВД.
– Завтра отправлю.
– Он, кажется, с машиной пропал? Свяжись с 84-м, там парня одного прихватили за нападение на таксиста. Может, и наш вариант – его работа.
– Когда?
– Пару дней назад. Арестовали, наверное.
– Хорошо, узнаю, что там.
Когда Соловец вышел, Кивинов связался с опером из 84-го.
– Привет, это Кивинов. Юра, ты, что ли?
– Здорово, я.
– Что там за боец у вас задержан? Который таксиста опустил?
– А, Куприн. Так он отпущен.
– Как отпущен? Не понял.
– Следователь усмотрел 206-ю и его на подписку отпустил.
– Как 206-ю? Ну-ка, расскажи, как там дело было.
– Ты что, наше следствие не знаешь? А чего тогда удивляешься? Куприну деньги нужны были на наркоту, он такси поймал. Когда мимо парка проезжали, он удавку водителю на шею набросил, а когда тот вырубился, выручку забрал и бежать. Думал, что водитель коньки отбросил. Но тот только сознание потерял, потом очнулся и к постовым. Те в машину к нему сели и давай по дворам кружить. Возле Ветеранов Куприна и тормознули.
– Ну, и какая ж здесь «хулиганка»? Чистейший разбой!
– Это мы так рассудили. А следователь – по-другому. Ущерб, говорит, какой нанесён? Четыре с половиной тысячи. У водителя только смена началась. А уголовная ответственность сейчас за госразбой с пяти тысяч наступает, поэтому состава преступления тут нет. Могу хулиганство возбудить. А по хулиганству, сам понимаешь, никого не арестовывают. Вот так. Самое обидное, что вроде как мы виноваты, что бандюгу отпустили. Потерпевший же не врубается в наши заморочки. Он ко мне на другой день прибежал, а не к следователю – почему, мол, его выпустили, он, наверно, вам взятку дал. Вы все, менты, купленные. И ничего ведь ему не докажешь. Обидно.
– Вообще обалдели. Причём тут размер ущерба? Это при краже ущерб важен, а тут – разбой, а по большому счёту покушение на убийство. Этот следак что, кодекса не знает?
– Кодекс кодексом, а практика практикой. У нас много чего в кодексе написано, а в жизни всё наоборот. Ты, что ли, всё по кодексу делаешь?
– Ладно, дай данные Куприна этого, я его примерить на один вариант хочу.
– Да это ж с вашей территории клиент, судимый, на Стачек живёт.
– Ладно, тогда сам найду. Пока. Кивинов положил трубку. Совсем следствие оборзело. Таких бойцов отпускают. Хотя чему удивляться? Кресты-то переполнены, да и по арестанскому делу надо сроки соблюдать. А если человек на подписке, можно и повременить.
«Куприн, Куприн. Я что-то не слышал, надо будет у Георгича спросить, что он из себя представляет».
Кивиновские тайваньские часы сыграли полдень. До отпуска оставалось двенадцать с половиной дней.
– Мишель, тебе ещё не надоело в ментуре?
– Да вроде нет. А к чему это ты?
– Да просто так. Хандра нашла. Пять лет назад всё по-другому было. Может, устал уже? Не знаю. Мы тогда какие-то одержимые были, фанаты. Азарт был. Опыта не было, а азарт был. А сейчас исчез. Хочется убежать от всего, спрятать башку в песок, как страусу, и гори всё синеньким.