Болеутолитель
Шрифт:
Фрэнсис Хейд.
Американская Мечта торопливо рассказал Рив о том, что увидел вечером накануне Рождества. Человек на Тукер-стрит, взгляды, которыми они обменялись, после разговора с телевизионной дамочкой.
— Я видел это лицо и на Стейт-стрит, — добавил он.
Рив показалось, как она впоследствии вспоминала, что события развиваются слишком быстро. И тут в двери вошли Рицци и Морисетти.
— Мы рассчитывали застать кого-нибудь из вас здесь, — сказал Рицци. — Только что пришло сообщение из криминалистической лаборатории. Отпечатки на том кресле, что обнаружено у
— Их проверили по картотеке ФБР, — закончил Морисетти. — Отпечатки принадлежат Майклу Шурлсу.
Все они испытали чувство мертвой пустоты. Спустя еще двадцать минут в дом вбежал Виктор Тремалис. Имя Майка Серфера звучало в теленовостях.
— … не могу поверить… не приходило в голову ЧТО ЕГО ЗДЕСЬ НЕТ, ГОСПОДИ, ЧТО ЖЕ ЭТО! — он выкрикивал эти слова, как психопат.
— Вик, — Рив подошла к нему и взяла за плечи, — никто не заметил, как он выехал. Все были уверены, что он по-прежнему в своей комнате, тем более, что он вот уже две недели отсюда не выходил. Даже на стук в дверь не отвечал.
— Был.
— Что?
— Был там две недели, — Тремалис отступил от нее. — Рив, Майк мертв. Болеутолитель расправился с ним.
Рив вздрогнула.
Все молчали. Никто не гонял бильярдные шары. Зуд, Сейжд и Карл сидели на диване, как те самые обезьянки, одна из которых не видит, другая — не слышит, третья — не говорит. Колин Натмен вытирал со своего стола воображаемую пыль.
Они втроем сидели в баре и пили кока-колу из больших стаканов. Тремалис только что сказал друзьям, что коль скоро тело не обнаружено, может быть, Майк Серфер не умер.
— Мы разговаривали с Морисетти, — сказала Рив. — Он сообщил, что предварительные исследования криминалистов не выявили на кресле компонентов кислоты.
— А что… что, если Майк просто хотел, чтобы его оставили в покое и ушел сам? — спросила Рив, зная, что это совершенно немыслимо.
— Он не собирался никуда уползать, уж это точно.
Девчонка за спиной Виктора слушала кассетник, который играл слишком громко; он хотел попросить ее приглушить эту долбаную штуковину.
— Майк мертв, Рив, — сказал Американская Мечта, — Мы это знаем, и ОН это знает.
Тремалис хотел спросить его, кого он имел в виду, когда сказал он:Майка Серфера или Болеутолителя.
Рив подумала: Эйвен имеет в виду, что Бог знает о смерти Майка Серфера.
Оба были правы.
Глава 37
Чтец Деннис закончил чтение по своему требнику и вышел к кафедре. В эти дни он мало общался с другими францисканцами, даже с новеньким в их братстве, отцом Гэри. Оказалось, что даже Гэри — святая простота! подобно студенту колледжа, свято верил, что лучшим из всего, что когда-либо было написано, пишется и будет написано в будущем являются «Моби Дик» и «Алая буква».
Все они понимали, что он читает проповеди уже без души. И его манеры, и его сравнения оставляли желать лучшего. Никаких восклицаний, никаких попыток выделить существенное, за исключением маловыразительных пауз. В его чтении требника отсутствовала душа.
Больше всего его огорчала, однако, тишина. Тишина на скамьях, из-за того, что люди просто не хотели оставаться на улицах. Люди, которым церковь была нужна
Теперь ко всему этому кошмару добавилось еще большее зло, то, к которому он сам имел непосредственное отношение. Кто из священников не желал бы людям избавления от страданий? В кого же он превратился? Молится, чтобы их страдания были короткими.
Что ни делай, все равно будешь проклят.
Отец Деннис хотел вновь научиться плакать.
Мик Десмонд сидел у дверей «Мерди», праздничный свет заливал его усталое лицо, витрина была освещена огнями цвета красного перца. Зрачки бармена превратились в красные точки. И тем не менее, атмосфера здесь была самой праздничной во всей округе. Может быть, где-нибудь на Золотом побережье, да еще тридцатью этажами выше все было иначе, но тут, в северной части Уобош-авеню, при том, что от холода на улице яйца мерзли и сморщивались, лучшего нельзя было и ожидать. Снега весь месяц было очень мало, да и солнца не больше. От унылых песенок, которые раз за разом звучали с проигрывателя, одних и тех же песен одиноких пьяниц, сердце Мика Десмонда тоже мерзло и сморщивалось.
В отличие от другого бара Бена Мерди, «Эм-Си», расположенного близ Диверси-парквей, «Мерди» обслуживал уличных торговцев, голубых и других завсегдатаев из городских низов.
Когда трое вошли в бар, звучала песня Диона, который спрашивал, не видел ли кто-нибудь его друга Джона. Тремалис придержал дверь, пропуская Рив и улыбаясь при этом, как счастливая кукла. Поверх джинсов Рив одела кремовые гетры, но никто не повернул головы в ее сторону от стойки и никто не присвистнул за столом. Правда один парень в костюме из синтетики попытался изобразить нечто вроде приветствия, но не более. Такой уж выдался вечер.
Теперь Дион, очевидно спутав слова, спрашивал, не видел ли кто-нибудь его старого друга Бобби. Тремалис задумался, кто из сидящих здесь в рождественской тени выбрал эту песню. Пока они разговаривали с Десмондом, Шустек молчал, внимательно вглядываясь в длинный нос бармена. Может быть, он имеет пристрастие к кокаину, думал он.
Самого Мерди не было, он уехал по делам в Лос-Анджелес. Когда Десмонд вернулся к стойке, а Шустек, извинившись, вышел в туалет, Тремалис впервые за все время их знакомства смог по-настоящему поговорить с Рив Тауни.
Чак Берри тосковал по какой-то Надин. У кого-то разбился бокал с пивом, вслед за этим раздались аплодисменты.
— Знаешь, почему Эйвен так притих? — сказала Рив, — Он ненавидит пьяниц и нарков. Единственная боль, которую они испытывают, порождена бегством и уходом от реальности.
— Из-за него у меня возникает чувство вины, — сказал Тремалис.
— Почему?
— Видишь ли, Рив, я чувствую, что не в силах жить по его принципам. Я ничего не могу поделать с собой, знаю, что это звучит глупо, но обвиняю себя в том, что Майк ушел от нас по моей вине, и вот у меня возникает это дерьмовое состояние…