Болезнь Богов
Шрифт:
– И детей рожать. По любви я готова и религию мужа принять.
– Смотри, чтобы еще троих жен твой будущий муж не привел. Оденет вас одинаково. Ты за старшую сойдешь… Вижу, ты в аффекте. Позвони, если, что… Поехали!
Машины тронулись.
– Там сын прокурора города был! – крикнула вслед уезжавшему кортежу подбежавшая Лиза.
– Ничего не отменяется, - сказал Пантелей Денису. – Завтра тащи запись на “Русское радио“. Отдай тому, с кем говорил. А я сам по телефону переговорю. Или встречусь. Продавим!
Cемёныч сидел за рулем лимузина, поскольку
– Пантелей Евстахиевич, чего вам эта Люба далась? У вас же ничего с ней даже не было.
– Откуда ты знаешь, что у меня ничего с Любой не было? – Пантелей не показывал вида, но его задело.
– Потому что, я ближе других к вашему телу, - пошутил Олег.
– Олег, не умничай. Дистанцию держи. Может у меня с Любой, что и было… по – стариковски, чего ты, все же не заметил. Или будет. Ты же не знаешь.
Олег опустил окно и сплюнул.
48
Братья приехали к родителям в Жмеринку. Отец и мать, ставшие совсем сухонькими, умиленно ощупывали детей, восхищаясь круглотой и пышностью Пантелея, величавостью Глеба. Мать не унималась, трогала мягкую бороду Глеба:
– Борода и усы! Подумать только. Такие густые! В кого бы это? В твоих что ли, Евстахий? В моих? В моего деда!.. Он такой же красивый был!
– А у меня порядок такой, - сказал отец, указывая на напольные сельскохозяйственные весы, - приехал – на весы. Уехал – на весы. Посмотрим, сколько веса набрал!
– Отец еще крепкий, - говорила мать, показывая сельский дом и огород, купленные на средства Пантелея. – Вчера колесо велосипеда качал, шина лопнула.
– Он еще ездит?
– Ездит на пасеку. Улей сзади ухитряется прикручивать.
– Пасека далеко?
– Далеко.
– Мать, ты бы сказала, чтобы отец на велосипеде ухе не ездил. Навернется.
– Я ему говорила. Не слушает.
Вишни и яблони уже отцвели. Зрели мелкие плоды. Сирень цвела, кружа голову терпким запахом. Сели в саду.
– Я здесь подружку твою встретила, Леша.
– Миру Утешину, с которой ты в школе учился. Я еще женить тебя на Мире мечтала. За ней квартиру трехкомнатную давали в центре города.
– Мама!.. Как она здесь оказалась?
– Мир короток, - заинтересованно сплетничала мать. – У Миры совершенно несчастная судьба. Она закончила мединститут. Выскочила замуж за негра. Лучшего не нашла! Он тоже врач. Вместе учились, потом работали. Он в России остался, а сам вроде как мусульманин, и запретил ей аборты делать. Трое были нормальные, а у четвертого ребенка – рак крови, или анемия какая – то. Они измучились его лишить. Денег мало. Негр такой высокий, худой, но ни как Олег. Что ж ты Ольгу с Олегом к нам не привез? Вся семья была бы в сборе… В общем, этот негр не выдержал трудностей и смотался от нее в Мадагаскар. Она, потерянная, работу терапевта как – то потеряет и гардеробе нашего ночного клуба работает?
– Здесь и ночной клуб есть? – спросил Глеб.
– А как же! У нас все, как у людей. Я вам в проводники Валерку дам. Он вам город покажет.
– Кто такой Валерка? 50
– Сосед наш. Он малый хороший. Только вы ему не наливайте, а то его не остановишь, когда в раж войдет.
– Ребенок Миры выжил?
– Ребенок выжил. Мира с четырьмя детьми измучилась.
Валера, представленный Эллой Леонидовной, оказался пятидесятилетним щуплым неказистым мужчиной с испитым лицом и подвижной неустойчивой пластикой тела.
Валера повел братьев в ночной клуб. На клубе была огромная надпись “Звiр”. Глеб толкнул брата в бок:
– Знакомое название… В нашу честь.
Днем ночной клуб работал как кафе. В полумраке зала стояли шесть бильярдных столов с зеленым сукном. На балконе , напротив стойки бара, сидели две – три местные девушки, пившие “живое” пиво в кегах. Глеб, пребывавший в игривом настроении, махнул им. Летом гардероб не работал. Пантелей спросил Валеру про Миру.
Отошли недалеко. Во дворе пятиэтажного дома со старушками у подъезда Валера задрал голову кверху и, игнорируя старух, покричал мужчине, курившему на балконе:
– Сазон, где живет телка, ну, та, что с негром?
– На третьем этаже, - отвечал Сазон, подтянув спортивные штаны с обвислыми коленками.
На третьем этаже дрогнула занавеска. Оттуда наблюдали.
Троица позвонила в указанную квартиру, но им не открыли.
Уже на улице Мира догнала братьев. Она постарела, поседела. Была в тапочках и халатике. Около домов многие так ходили.
– Я тебя узнала! – Мира ищуще сверлила глазами Алексея. Возможно, она его не только помнила, но и любила. Он взвешивал в голове, не упустил ли он жизненный шанс, некогда не связав судьбу с Мирой.
Сделав жест остальным, Пантелей отвел Миру в сторону:
– Как ты здесь оказалась, Мира? В Жмеринке? На Украине.
– У меня тут родня… И тут говорят по – русски. Проблем нет. Я и по-украински говорю. А уехала я от позора.
– От какого позора ты уехала, Мира?
– Элла Леонидовна, наверняка, рассказала тебе мою судьбу. Шесть лет я поступала в медицинский. Наконец, поступила. Вышла за Муслима. Родила четверых. Муслим – тоже врач. Тебе сказали? Зарплата крошечная. У последнего – рак крови. Муслим не выдержал трудностей жизни и сбежал на Мадагаскар. Работу врача я потеряла…
– Как так?
– Так вышло.
– Работаю в гардеробе в ночном клубе.
– Единственном в городе… Но от какого позора ты бежала, Мира?
– Весь свой позор я тебе рассказала. Я потеряла мужа и любимую профессию.
– Это ли позор, Мира?.. Если бы мы с братом от своего позора бежали, нам впору уехать на Самоа или на этот самый Мадагаскар и зарыть на пляже голову в песок. Мы – то живем!
– А я людям в глаза не могу смотреть!
– Но и здесь все всё знают… Мира, ты напоминаешь мне фермера, застрелившегося, что не смог отдать банку ссуду в двадцать пять тысяч долларов.