Чтение онлайн

на главную

Жанры

Болезнь Портного
Шрифт:

Помню, когда я только поступил в колледж — в те времена я вовсю боролся за то, чтобы отец наконец понял меня; мне тогда казалось, что компромисса нет: либо взаимопонимание, либо жизнь папы — так вот, только начав приобщаться к интеллектуальным журналам, обнаруженным мною в библиотеке колледжа, я решил сделать отцу подарок. Заполнил отрывной подписной купон одного из журналов на имя отца, сделав, так сказать, анонимный презент. И вот я приезжаю домой на Рождество в прекрасном настроении — и где же хоть один экземпляр «Партизан Ревью»? Вот «Кольерз», «Гигея», «Лук» — но где же «Партизан Ревью»?! Выброшен неразрезанным, — думаю я печально, но с высокомерием, — выброшен непрочитанным этим слабоумным филистером — моим отцом. Он принял его за макулатуру.

Помню еще — если уж углубляться дальше в эту историю освобождения от иллюзий — как в одно воскресное утро я играю с папой в бейсбол. Я подаю мяч и тщетно жду, как, отбитый отцом мяч взмоет ввысь, просвистев над моей головой. Мне восемь лет, в день рождения мне подарили мои первые бейсбольные рукавицы, мяч и биту, которую я еле удерживаю в руках. Папа, надев

шляпу, пальто, черные штиблеты, нацепив галстук-бабочку и сунув под мышку черный гроссбух со списком должников мистера Линдбэри, с самого утра отправился по делам.

Он наносит неожиданные визиты в соседний квартал, населенный цветными, каждое воскресенье. «Потому что, — объясняет мне папа, — это лучшее время для того, чтобы отловить тех придурков, которым жалко расстаться с презренными десятью-пятнадцатью центами, составляющими еженедельный страховой взнос. Папа прячется в засаде, поджидая выходящих погреться на солнышке отцов семейств, с тем, чтобы выцарапать у них несколько медяков прежде, чем те напьются до чертиков дешевым вином «Морган Дэвис»; папа пулей вылетает из-за кустов на аллею, чтобы перехватить по дороге из церкви домой благочестивых леди, которые в будни убирают в чужих домах, а по выходным прячутся в собственных жилищах от моего отца.

— Тревога! — кричит кто-то. — Страховой агент!

И все, даже дети, разбегаются по домам. Даже дети, — говорит папа с омерзением. На что же надеются эти ниггеры? Каким образом собираются повышать свой жизненный уровень, если не в состоянии мало-мальски понять важность страхования жизни? Если не хотят оставить своим родным после смерти хотя бы одну монету? Потому что «все они» тоже умрут, понимаешь? Еще как умрут! — добавляет папа сердито. Господи, что же это за люди такие — оставлять детей под дождем без нормального зонта?!

Мы с папой стоим на земляном поле позади моей школы. Отец кладет гроссбух на землю, и прямо в пальто и коричневой федоре становится «на базу». На нем квадратные очки в металлической оправе, из-под шляпы торчит буйная копна волос, на вид и на ощупь напоминающая тонкую стальную стружку для чистки кастрюль (у меня сейчас такие же волосы); его зубы, ночь напролет улыбавшиеся в ванной комнате из стакана с водой соседу-унитазу, обнажаются теперь в улыбке, адресованной любимому, плоть от плоти и кровь от крови, маленькому сынишке, на голову которому не упадет ни одна капля дождя. «Ну-ка, Великий Бейсболист», — говорит мой папа, перехватывая новую биту где-то посередине (и, к моему изумлению, левая рука отца находится там, где должна быть правая). На меня вдруг накатывает жалость к папе: мне хочется крикнуть ему — «Эй, ты неправильно держишь биту!» — но я не в силах сделать этого, потому что боюсь расплакаться. А вдруг он расплачется? «Давай, Великий Бейсболист, бросай мяч!» — повторяет отец, и я бросаю… И конечно, вдобавок ко всем остальным разочарованиям, начинаю понимать, что мой папа отнюдь не «Кинг-Конг» Чарли Келлер. [1] Зонт, понимаете ли.

1

Знаменитый американский бейсболист.

emp

Зато мама моя обладала способностью доводить все до совершенства. Ей самой приходилось признавать, что она, пожалуй, слишком хороша. Так мог ли в этом сомневаться маленький мальчик, наделенный смышленостью и наблюдательностью? Мама умела делать, к примеру, такое желе, в котором дольки персика буквально повисали, выказывая полное пренебрежение законам гравитации. Она выпекала торты, у которых был вкус банана. Обливаясь слезами, мама сама терла на терке хрен — никто на свете не заставил бы ее купить ту пищу, которую продавали закупоренной в бутылке в магазине деликатесов. Покупая мясо, мама, по ее собственному выражению, смотрела на мясника «как ястреб», чтобы самолично убедиться в том, что продавец не забудет пропустить мясо через кошерную мясорубку. Она хватала телефон и начинала названивать всем соседкам, у которых сушилось белье — однажды, когда мама пребывала в великодушном настроении, она позвонила даже разведенному гою с верхнего этажа — тревога, бегите, снимайте белье с веревок: на наш подоконник упала капля дождя! Не женщина, а локатор. Почище локатора! Сколько энергии! Какая основательность и дотошность! Она проверяла все мои задачки — не наделал ли я ошибок; носки — нет ли дырок; мои ногти, шею, каждую кожную складку моего тела — нет ли там грязи. Мама заливает мне в уши перекись водорода — чтобы в них не осталось ни грана серы. Перекись проникает в самые потаенные уголки моих ушей, пузырится и щиплется, словно уши мои полны имбирного лимонада, — и выносит на поверхность ошметки серы, которые бесспорно могут ухудшить слух человека. Такая медицинская процедура, безусловно, отнимает время; и, уж поверьте, требует немалых усилий — но если речь идет о здоровье, чистоте, микробах и выделениях, то мама не пожалеет себя и не пощадит остальных. Мама ставила свечки за упокой души усопших — другие постоянно забывали это делать, а мама благоговейно помнит обо всех датах, даже не делая заметок в календаре. Набожность у нее в крови. «Похоже, я единственный человек, — говорит мама, — кто, придя на кладбище, руководствуется здравым смыслом». «Простое уважение к приличиям» движет ею, и мама выпалывает сорняки с могил наших умерших родственников. В первый же ясный весенний день она пересыпает нафталином все шерстяные вещи, сворачивает в рулоны и упаковывает ковры и перетаскивает все это в «трофейный зал» отца. Маме не стыдно за свое жилище: любой гость может смело открыть дверцу каждого шкафа, заглянуть в ящик каждого комода — маме не придется ни за что краснеть. Вы можете смело есть с пола в ванной комнате, если вдруг возникнет такая необходимость. Когда мама проигрывает в макао, она относится к этому, как к чисто спортивной неудаче, не-то-что-некоторые-кого-она-конечно-могла-бы-перечислить-поименно-но-не-станет-называть-никого-даже-Тилли-Хохман-потому-что-это-такая-чепуха-о-которой-и-говорить-не-стоит-лучше-забудем-и-не-будем-о-ней-вспоминать. Мама шьет, мама вяжет, мама штопает. А гладит даже лучше черномазой, по-детски улыбающейся старухи-негритянки, шкуру которой поделили между собой все мамины подруги. И только мама относится к ней по-доброму. «Я — единственная, кто к ней добр. Только я даю ей на завтрак целую банку тунца. Именно тунца, а не какого-нибудь дерьма, Алекс. Жалко, что я не могу быть скупой. Извини меня, но я не могу так жить. Эстер Вассерберг нарочно оставляет по углам двадцать пять центов мелочью, когда приходит Дороти, а после ее ухода подсчитывает все деньги — не стащила ли черномазая. Может быть, я слишком добра, — говорит мне мама шепотом, ошпаривая кипятком тарелку, с которой Дороти в одиночестве, словно прокаженная, ела свой завтрак, — «но я на такое не способна». Как-то раз Дороти угораздило заглянуть в кухню как раз в тот момент, когда мама яростно отмывала нож и вилку, которые касались толстых губ черномазой. «О Дороти, если бы ты знала, как трудно в наши дни отмыть майонез с серебряных приборов», — говорит моя находчивая мама, тем самым, — как она сообщает мне позже, — разделяя чувства чернокожей женщины.

Когда я плохо себя веду, меня выставляют за дверь. Я стою на лестничной площадке и колочу в дверь, и колочу, чтобы меня впустили обратно — до тех пор, пока меня не заставляют поклясться, что отныне я начну жить с чистого листа. Но за что такое наказание? Каждый вечер я чищу свои ботинки, не забывая при этом заранее расстелить на полу старую газету; никогда не забываю завернуть крышку тюбика с кремом для обуви и положить сапожные принадлежности на место. Я всегда выдавливаю зубную пасту с нижнего конца тюбика и чищу зубы вращательными движениями, а не сверху вниз. Я говорю «спасибо», я говорю «пожалуйста», я говорю «извините», я говорю «можно мне». Когда Ханна болеет или уходит перед ужином со своей синей копилкой собирать пожертвования для Еврейского Национального Фонда, я сам, безо всякого принуждения, накрываю вместо нее на стол, помня при этом, что нож и ложку кладут справа, вилку слева, а салфетку — слева от вилки, непременно сложенную треугольником. Я никогда не ем ничего неположенного — никогда, никогда, никогда. Тем не менее в течение целого года меня почти ежемесячно просят собрать вещички и уйти из дому. Я опять сделал что-то совершенно непростительное. Но что же я такого натворил, интересно? Мама, это я, маленький мальчик, который каждый вечер старательно выводит каллиграфическим почерком названия предметов в табеле; который терпеливо скрепляет листы бумаги — как неразлинованной, так и разлинованной — в блоки, которых хватит на всю четверть. У меня всегда при себе расческа и чистый носовой платок. Я слежу за тем, чтобы носки никогда не сползали, я готовлю домашние задания за неделю до срока их сдачи — признайся, мамочка, что я самый прилежный и аккуратный ученик за всю историю нашей школы. Учителя (ты знаешь об этом, они сами тебе об этом говорят) уходят после уроков из школы счастливыми — благодаря мне. Что же я такого сделал? Кто знает ответ на этот вопрос, пусть поднимет руку! Я такой отвратительный, что она не потерпит меня в своем доме ни минутой больше. Однажды, когда я обозвал сестру ябедой-корябедой, мне тут же вымыли язык хозяйственным мылом. Это я понимаю. Но ссылка? Что же я такого натворил?!

Мама настолько добра, что она, конечно же, даст мне с собой немного еды, но до того, что со мной случится, когда я, надев галоши и пальто, буду выставлен на улицу — до этого ей нет никакого дела.

Ах так, говорю я, ах вот вы как! (Ибо я имею не меньший вкус к мелодраме — даром, что ли, я из этой семейки.) Не нужен мне ваш пакет с едой! Ничего мне не надо!

Я тебя больше не люблю. Я не могу любить мальчика, который вот так себя ведет. Я буду жить здесь с папой и Ханной, — говорит моя мать (мастерица придавать фразам убийственный тон). Костяшки для игры в макао будет раздавать дамам Ханна. Ты нам больше не нужен.

Ну и пусть! И я выхожу за дверь, в длинный, тускло освещенный коридор. Ну и пусть! Я буду ходить босиком и продавать газеты на улице. Я буду путешествовать в товарных вагонах и спать под открытым небом… — но тут я вижу пустые молочные бутылки рядом с таким родным ковриком и внезапно осознаю всю безмерность своей потери «Я вас ненавижу! — ору я, колотя в дверь галошей. — Вонючки!» В ответ на эту мерзость, на эту ересь, разящуюся по коридорам многоквартирного дома, в котором мама ведет соперничество с двадцатью другими еврейками за звание главной святой по самопожертвованию, — в ответ на это ей не остается ничего другого, кроме того, чтобы повернуть ключ в замке на два оборота. Именно и эту секунду я начинаю стучать в дверь и проситься обратно. Я падаю на коврик и прошу простить мне мое прегрешение (хотя так и не понимаю, в чем же я согрешил); я обещаю быть воплощением идеала всю оставшуюся жизнь, которая тогда казалась мне бесконечной.

Помню вечера, когда я отказывался есть. Моя сестра, погорая старше меня на четыре года, подтверждает, что мои воспоминания верны: я отказывался есть, а мама, в свою очередь, заявляла, что не потерпит подобного упрямства и идиотизма. Это ведь для моей же пользы. Она то лишь просит меня сделать нечто для моей же пользы — а я все еще отвечаю «нет»?

Разве я не знаю, что она готова сама разжевать мне пищу?!

Но я не хочу разжеванную ею пищу. Я и со своей-то тарелки ничего не хочу — вот в чем дело.

Поделиться:
Популярные книги

Пустоцвет

Зика Натаэль
Любовные романы:
современные любовные романы
7.73
рейтинг книги
Пустоцвет

Сумеречный Стрелок 2

Карелин Сергей Витальевич
2. Сумеречный стрелок
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Сумеречный Стрелок 2

Лорд Системы 8

Токсик Саша
8. Лорд Системы
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Лорд Системы 8

Безымянный раб [Другая редакция]

Зыков Виталий Валерьевич
1. Дорога домой
Фантастика:
боевая фантастика
9.41
рейтинг книги
Безымянный раб [Другая редакция]

Курсант: Назад в СССР 4

Дамиров Рафаэль
4. Курсант
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
7.76
рейтинг книги
Курсант: Назад в СССР 4

На границе империй. Том 6

INDIGO
6. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
попаданцы
5.31
рейтинг книги
На границе империй. Том 6

Стрелок

Астахов Евгений Евгеньевич
5. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Стрелок

Заход. Солнцев. Книга XII

Скабер Артемий
12. Голос Бога
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Заход. Солнцев. Книга XII

Последняя Арена 2

Греков Сергей
2. Последняя Арена
Фантастика:
рпг
постапокалипсис
6.00
рейтинг книги
Последняя Арена 2

Мастер 2

Чащин Валерий
2. Мастер
Фантастика:
фэнтези
городское фэнтези
попаданцы
технофэнтези
4.50
рейтинг книги
Мастер 2

Проклятый Лекарь IV

Скабер Артемий
4. Каратель
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Проклятый Лекарь IV

Сумеречный стрелок 7

Карелин Сергей Витальевич
7. Сумеречный стрелок
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Сумеречный стрелок 7

Предатель. Цена ошибки

Кучер Ая
Измена
Любовные романы:
современные любовные романы
5.75
рейтинг книги
Предатель. Цена ошибки

Идеальный мир для Лекаря 5

Сапфир Олег
5. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическая фантастика
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 5