Больные ублюдки
Шрифт:
Мне ни за что не проделать такое в одиночку.
Миссис Дженкинс вывела Куколку из уборной. Как только появилась Куколка, я отстранился от стены и почувствовал, как мои губы растягиваются в знакомом, давно забытом подобии улыбки.
Куколка.
Моя милая Куколка… ну, почти.
Миссис Дженкинс снова усадила ее на стул.
— Ее волосы, — сказал я, указав на ободок, который всё еще держала в руках миссис Дженкинс.
Миссис Дженкинс подошла к облупившемуся туалетному столику, которым явно давно никто не пользовался. Она вытащила расческу,
— Теперь розовую помаду и духи. Духи и помаду её мамы, — приказал я, с каждой минутой всё отчётливее ощущая возвращение хорошо знакомого мне образа Куколки.
— К-кролик, — запинаясь, произнесла миссис Дженкинс.
— Я Вас не спрашивал, — рявкнул я.
Миссис Дженкинс нервно открыла выдвижной ящик туалетного столика. И вдруг мое внимание привлекло что-то розовое, лежащее на комоде в другом конце комнаты. Проигрыватель, который она так любила. Я прошел через комнату, сдул с него пыль и нажал на кнопку воспроизведения. Из динамиков с шумом зазвучала песня, под которую всегда танцевала Куколка.
Ее любимая песня.
Я оглянулся и, когда мой взгляд упал на Куколку, почувствовал, как моя холодная кровь нагревается до точки кипения. Розовые губы... Я закрыл глаза. Аромат роз распространился по воздуху, почти играючи разогнав оставшуюся темноту Водонапорной башни, которая еще удерживалась в моём сознании.
Я открыл глаза. Комнату наполнила музыка. И тут я заметил у Куколки проблеск движения, и у меня дёрнулась щека. Лежащий у нее на бедре палец слегка приподнялся. Это было такое неуловимое движение, едва заметное, но реальное.
Она все еще там.
Я знал это. Чувствовал. Я всегда понимал ее без слов, а она меня.
Миссис Дженкинс шарахнулась от меня прочь, и я снова присел перед Куколкой.
— Милая, — прошептал я и поднял руку. Не прикасаясь к ней, я проследовал пальцем по каждому сантиметру ее идеального лица, по длинным светлым волосам и вниз к ее руке. Моя ладонь отчаянно зависла в воздухе, неспособная почувствовать жар крови, пульсирующей под ее бледной кожей.
Но тут я остановился. Я просто замер, увидев ее голые предплечья.
Меня захлестнула волна такого бешенства и ненависти, какого я никогда раньше не испытывал.
Шрамы.
Шрам за шрамом испещряли ее некогда идеальные плечи. Рельефные белые рубцы. Я встал, отходя от Куколки и излучая ярость, которая грозила вот-вот из меня выплеснуться.
Миссис Дженкинс видела, что именно вызвало мой гнев, и попятилась от меня к двери. Она ударилась спиной о деревянную панель и, пока отчаянно искала пальцами дверную ручку, у нее из груди вырвались едва уловимые испуганные звуки. Я шел вперед, медленно заполняя ее пространство.
— Он... он узнает, что Вы освободились, — предупредила она, белки ее глаз заблестели от страха. Я чувствовал его затхлый запах, заполняющий спертый воздух между нами.
— Он не узнает, — я поднял нож и
— Скажите мне, — произнёс я, наблюдая, как струящийся из окна свет отражается от матовой поверхности стального клинка. — Вам это нравилось?
Ее дыхание стало прерывистым.
— Вам нравилось отводить детей в логово к волкам? Нравились их крики? Вид крови и спермы, стекающей по их маленьким ножкам, когда они, шатаясь, брели назад в кабинет, только чтобы их отымел следующий, затем следующий, затем следующий, ночь за ночью, год за годом? — я склонялся к ее лицу до тех пор, пока кончик моего носа не оказался всего в миллиметрах от ее щеки. — Вам нравилось одевать мою Куколку в ее любимое платье, а затем преподносить, словно блестящую фарфоровую игрушку, ее ебанутому папаше? Ее дядям? Накачанную наркотиками и неспособную дать им отпор?
— П-пожалуйста, — умоляла миссис Дженкинс.
— Должно быть, Вам заплатили кучу денег, чтобы Вы могли подобным образом принести в жертву свою подопечную, — я опустил нож к пульсирующей вене миссис Дженкинс и, приблизившись губами к ее уху, остановился. — Мне всегда было интересно, на что будет похожа Ваша кровь, когда она хлынет из главной вены. Побежит вниз по груди и запачкает Вам одежду.
Миссис Дженкинс снова заскулила. Я отпрянул назад, изобразив на лице удивление.
— О, вы все и впрямь лелеяли мысль о том, что будете спокойно жить дальше? — я разочарованно покачал головой. — Никто из вас не останется в живых, миссис Дженкинс. Каждого из вас ждет самая мучительная расплата. За меня и за мою Куколку, за мою Страну Чудес... И тогда Ваша кровь вместе с кровью всех остальных польется реками покаяния, просачиваясь сквозь щели деревянных полов в домах всего моего Штата одинокой звезды.
Я придвинулся к ней, мое лицо застыло всего в сантиметре от ее лица.
— Ммм.... Я уже чую её запах. Чувствую её вкус. Смакуя тепло, с которым она разольется на моём языке, — я закусил нижнюю губу и застонал. — От одной мысли об этом у меня встаёт член.
— Вы всегда были сущим злом, дитя мое. Вы отравляли воздух с того самого момента, как Ваша мать привезла Вас к воротам этого дома.
Я слегка отстранился.
— Возможно, Вы и правы, — я холодно улыбнулся. — Я всегда питал слабость к темноте.
Я пожал плечами.
— И к смерти…к такой сладкой, грязной, возвышенной смерти.
Быстрым движением руки я полоснул лезвием по ее горлу и, когда миссис Дженкинс схватилась за шею, сделал шаг назад. Кровь потекла у нее между пальцами, миссис Дженкинс в ужасе уставилась на меня и, издав булькающий звук, стала захлёбываться у меня на глазах.
Склонив набок голову, я с восхищением за ней наблюдал. Она стояла на трясущихся ногах, пока у нее, наконец, не подкосились колени, и она не рухнула на пол. Я присел рядом с ней, внимательно глядя на тело, из которого утекает жизнь. Она смотрела на меня, заглянув мне в глаза.