Болонская кадриль
Шрифт:
Шепоток понимания снова пробежал по толпе. Да, вот что значит хорошо говорить! Несколько женщин заплакали — они уже ясно видели, как несчастный молодой человек тонет в волнах реки, а те, кто умирает от любви, на земле Данте и Петрарки немедленно возводятся в ранг святых.
— Как красиво! — не удержался кто-то.
— Да здравствует Италия! — воскликнул другой.
Та, что приписала Субрэю несуществующее отцовство, колебалась, а Жак, радуясь первой победе, продолжал настаивать:
— Ну, сокровище моей души, так ты хочешь, чтобы этот день стал для меня последним?
Со свойственной им добродушной бесцеремонностью, вечно заставляющей их вмешиваться в чужие дела, болонцы плотным кольцом окружили пару, которая, как им казалось, переживает любовную драму, и принялись давать советы:
— Ma gue. [3] Да обними же ее!
— Ты должна простить его, бедняжка…
Идиллию нарушил карабинер.
— Эй вы, двое, что это на вас нашло? — сурово осведомился он. — Вы что, не видите, что перегородили проход?
Однако, узнав о разыгравшейся тут небольшой драме, карабинер забыл об уставе и тоже принял живейшее участие в дебатах.
3
Здесь и далее характерные итальянские восклицания даются без перевода, поскольку вставлены автором оригинала исключительно «для колорита».
— Ессо! Парень любит вас, синьорина… Он раскаялся. Вы не можете лишить его ребенка, иначе всю жизнь будете мучиться угрызениями совести. Конечно, ваш милый поступил плохо, с этим никто не спорит…
— Позвольте, синьор карабинер… — вмешался Субрэй, которого эта сцена теперь изрядно веселила.
— А вы помалкивайте, иначе отвезу в участок, ясно?.. Так вот я говорил, что он поступил плохо, синьорина… Ма gue! Зато сейчас ему стыдно… Ну, так поцелуйте же его!
Незнакомка, по всей видимости, совершенно утратила первоначальный запал, но решила смириться с неизбежным.
— Только из уважения к вам, синьор карабинер…
И она быстро чмокнула Жака в обе щеки, но молодой человек сжал ее в объятиях и, держа железной хваткой, впился в губы долгим поцелуем. Толпа в полном восторге зааплодировала. Субрэй чувствовал, что все тело незнакомки напряглось в отчаянном усилии вырваться. Да, уж чего-чего, а такого поворота событий милая крошка явно не ожидала! Отпустив ее, Жак пылко воскликнул:
— Как ты могла подумать, будто я способен забыть и Пию, и тебя? Да ведь в вас — вся моя жизнь!
Какой-то благообразный господин вышел из толпы зрителей и протянул Субрэю руку:
— Позвольте мне сказать вам, синьор, вы на редкость порядочный молодой человек!
— Я очень… очень счастлива… — пробормотала вконец растерявшаяся Рената.
— Оно и видно, моя дорогая…
«Дорогая» покраснела до ушей, но, очевидно решив испить чашу до дна, взяла Жака под руку.
— Ты, наверное, устал, мой хороший? Если хочешь, мы можем зайти к Орландо и чего-нибудь выпить, а уж потом поедем домой…
Так вот где расставлена ловушка… Субрэй хотел было сразу послать неловкую интриганку куда подальше, но, с одной стороны, он хорошо знал Орландо и считал его славным малым, не способным стакнуться с преступниками, а с другой — французу было ужасно любопытно, как далеко зайдет эта Рената. Поэтому он не стал возражать.
— Что ж, пойдем к Орландо, amata mia [4] … Ты мне расскажешь, чем тут занималась без меня и на кого теперь работаешь.
Незнакомка косо взглянула на Жака, но промолчала. И они, нежно взявшись за руки, удалились под умиленными взглядами зрителей и карабинера, удовлетворенных тем, что эта трогательная любовная сцена закончилась так благополучно.
4
Моя любимая (итал.)
Субрэй и прижавшаяся к нему Рената шли через пьяцца делле Медалье д'Оро, а за ними на почтительном расстоянии следовали Мортон, Хантер и Наташа. Субрэй мысленно обратился к Небу с горячей мольбой избавить его сейчас от столкновения с Тоской Матуцци.
Орландо Ластери держал симпатичный старомодный кабачок на Вьяле Рьетрамеллара — внешнем бульваре, достаточно удаленном от центра, чтобы болонские влюбленные, не опасаясь нескромных глаз, приходили туда изливать свою многословную нежность. Рената сразу же повела молодого человека к дальнему столику, на три четверти скрытому винтовой лестницей. Орландо подошел взять заказ и, признав давнего клиента, дружески приветствовал Субрэя. Как только кабатчик принес все необходимое и оставил их наедине, Жак взял молодую женщину за руку и влюбленно заворковал:
— Дорогая Рената… а была ли ты верна мне все это время?
Но «дорогая Рената» быстро вырвала руку.
— Prego, синьор, комедия окончена! К тому же меня зовут не Рената, а Мафальда.
— Обидно… мне так нравилась Рената…
— Почему? Говорят, у вашей милой куча денег.
— Ого! Уже ревнуете?
Но молодая женщина явно не собиралась поддерживать шутливый тон.
— По-моему, я вам уже сказала, что комедия окончена. Разве не так?
— Очень жаль. Она так хорошо начиналась… Не правда ли?
— Вы злоупотребили положением!
— Чего-чего, а нахальства у вас не отнимешь, любезнейшая Мафальда! Не вы ли сами бросились мне на шею? А наша маленькая Пия? Я уже начинал так любить ее…
— Прошу вас, синьор Субрэй, не будем больше об этом. Ладно?
— А о чем же тогда вы хотите поговорить, изменчивая Мафальда?
— О чертежах Фальеро, которые у вас в кейсе.
Жак тихонько рассмеялся.
— По крайней мере на сей раз вы вполне откровенны…
— Меня послал Джорджо Луппо.
Не зная, как быть, Субрэй заколебался.
— Вам не кажется, что леска толстовата? — насмешливо заметил он, решив оттянуть время и пораскинуть мозгами.
— Так позвоните. Джорджо Луппо ждет вашего звонка.
Жак с любопытством взглянул на Мафальду. Сейчас в ее суровом лице уже ничего не напоминало о влюбленной дурочке, устроившей ему скандал на вокзале. Друг или недруг, но эта женщина явно знает, чего хочет. Жак встал:
— Я пошел звонить.
Но Мафальда вдруг кинулась ему на грудь и, повиснув на шее, заставила снова сесть.