Болотная трава
Шрифт:
— Не живёт, а приехал… Приехал, — задумчиво повторил Виталий. — Как это понимать, спрашивается? А ну-ка, — неожидано оживился он. — Давай проверим, что это за район, что там вообще находится, где он перекусить умудрился. И возможно, не один перекусывал. Как думаешь?
— Вполне возможно. Потому что…
— Вот и проверим, — перебил Виталий. — Где у меня схема города?
— Держи мою.
Игорь быстро вытащил из ящика стола сложенный вчетверо лист и ловко перебросил на стол Виталия.
Тот нетерпеливо развернул его и, поводив по нему пальцем,
— Так… так… — бормотал Виталий, склонившись над схемой. — Тут ничего вроде подходящего нет… Тут тоже… А двор вот он… Так… Теперь в эту сторону пойдём… На этой улице «Сосисочная» есть…
— Да закрыта она давно была, — махнул рукой Откаленко. — Двенадцать часов ночи, что ты! Всё закрыто!
— Верно, верно, — не отрывая глаз от схемы, согласился Лосев. — И всё-таки… где-то поел… Пойдём дальше… Почему же ты, бедолага, попал в этот район? И не один… не один…
— И ещё машина у них была, — добавил Откаленко. — Что же они, в этот район приехали, чтобы дрянные пирожки поесть?
— Нет, нет, всё не то, — досадливо вздохнул Лосев и вдруг, насторожившись, уткнулся пальцем в какую-то точку на схеме. — Вот! Вот что это может быть, милые мои, — это было ещё одно привычное выражение полковника Цветкова, которое невольно повторяли его сотрудники. — Потому и одет он был соответственно.
— Чего нашёл? — живо поинтересовался Откаленко и даже привстал со стула.
— Я нашёл вокзал, — медленно произнёс Виталий. — Далековато, правда. Но у них же машина была.
Вокзал жил своей обычной суетной, шумной жизнью, как некий гигантский вечный двигатель, неутомимо и постоянно перегоняющий бурливые людские потоки по залам, лестницам, перронам к нетерпеливым, гудящим поездам, а из них подхватывал эти потоки и выплёскивал в город. К ночи вокзал чуть затихал и снова разгонялся утром до полной мощности. Разные люди мелькали в этих потоках, разные цели и заботы влекли их. Людские потоки то схлёстывались, пересекались на миг, и тут же людей разносило в стороны, навсегда, безоглядно. И нельзя было позволить, чтобы при этих мимолётных встречах кто-то кого-то обидел, обманул, воспользовавшись чьей-то растерянностью, волнением и тревогой, чтобы кто-то запутался, потерялся в бурном людском водовороте. К тому же здесь легче всего было скрыться, затаиться, чтобы затем незаметно покинуть город.
И потому обстановка на вокзале менялась непрерывно, лихорадочно и неумолимо быстро. И так же быстро и напряжённо следили за ней, а то и вмешивались в неё работники милиции. Здесь требовались особый опыт, своя сноровка, тактика и уйма специальных знаний. Одна из первых заповедей тут гласила: на вокзале надо знать всех, кто тут работает, абсолютно всех, от уборщиц в залах ожидания до последнего носильщика на перронах, от официанток в ресторане до бесчисленных билетёров, киоскёров, буфетчиц, кассиров, знать, кто чего стоит и что от каждого можно ждать.
Когда Лосев приехал на вокзал, то прежде всего решил разыскать
Дежурный по отделу отыскал Войцеховского мгновенно в одном из залов ожидания, в самой гуще людского водоворота. Дежурный лишь спокойно сказал в небольшой микрофон на столе:
— Восемьдесят шестой, как слышите? Приём. — И щёлкнул тумблером.
Тут же в микрофоне раздался далёкий и сиплый голос Войцеховского сквозь шорох и скрежет обычных помех:
— Вас слышу. Приём.
— Зайдите ко мне. Вас ждут.
— Иду.
Лосев не успел оглянуться, как в комнате дежурного появился невысокий, худощавый Войцеховский, энергичный, подтянутый, даже франтоватый. На узком, чуть вытянутом вперёд лице его с живыми тёмными бусинками-глазками топорщились под длинным носом чёрные усики, придавая Войцеховскому сходство одновременно с приезжим издалека мелким спекулянтом (что было весьма полезно, как подумал Лосев) и с каким-то зверьком вроде тушканчика (что вообще-то свойственно внешности любого человека, если приглядеться повнимательнее).
— Кого вижу! — оживлённо воскликнул Войцеховский. — Каким ветром?
— Попутным. Есть разговор. Где бы тут… — Виталий огляделся.
— Пошли к нам. Все ребята в разгоне. Жаркие у нас дни сейчас.
— У нас тоже не замёрзнешь.
Они вышли в небольшой внутренний коридорчик и вскоре оказались в тесной пустой комнате с четырьмя письменными столами.
— Скажи-ка мне, — поинтересовался Лосев, — у вас буфеты до какого часа обычно работают?
— Какие ты имеешь в виду?
— Ну, которыми пассажир может воспользоваться или вообще… любой человек. — И поколебавшись, Виталий добавил не совсем понятно для Войцеховского: — Впрочем, да-да… и пассажир.
Тот удивлённо посмотрел на него снизу вверх — они ещё не успели расположиться за каким-нибудь столом — и неожиданно дружески и лукаво подмигнул. Высокая, чуть сутулая фигура Лосева в сером спортивного покроя пиджаке и светлых брюках, его загорелое открытое лицо, копна пшеничных, словно выцветших от солнца, волос и весёлые глаза вызвали у Войцеховского неожиданный прилив дружеского доверия.
— Ты мне прямо скажи, чего тебе в буфете надо, — предложил он. — Из-под земли достану. Рыбку, может, или вырезочку паровую, кило на два?
— Ты что? — в свою очередь изумился Лосев.
— А чего? Мы всё можем, — лихо подмигнул Войцеховский и назидательно заключил: — С кого много — спрашивается, тому много и дано. Понял?
— Брось, Дима, эти заботы, — хмуро посоветовал Лосев.
— Ещё чего! Если не я, то кто позаботится, Люська? Она в своей поликлинике вошь на палочке получит. Ты, родимый, где живёшь, на земле или на небе? Учти, сам о себе не подумаешь, никто о тебе не подумает, ни один замполит. Вот так. И получаю всё вполне законно, тут не сомневайся даже. А если ты…