Большая грудь, широкий зад

Янь Мо

Со стороны Цзяолунхэ слышался грохот — забивали сваи. Место это переименовали в район Гуйхуа, и сейчас его жители должны были спать глубоким сном. Лишь на юго-востоке, в окнах только что выстроенной, самой роскошной в городе высотки «Гуйхуа-плаза», кое-где горел свет. В окнах остальных «небожителей» света не было. Подумав, он решил вернуться к пагоде, к матушке. Теперь они всегда будут вместе. Безнадёга так безнадёга. У матушки страусиных яиц не поешь и в сауне не помоешься. Но и до такого, чтобы бегать по городу чуть ли не голышом, не докатишься.

На улице — множество магазинов. Момент был абсолютно не подходящий, но он всё же обратил внимание на одну ярко освещённую витрину. Там стояло шесть манекенов — трое мужчин и трое женщин. Одежда на них сияла, как

утренняя заря, женщины — словно выточены из слоновой кости. Среди всех этих золотистых и чёрных волос, гладких и умных лбов, красивых носов, загнутых ресниц, чарующих глаз, тёплых, ароматных алых губ его внимание, конечно, больше всего привлекли высокие груди. Чем дольше он всматривался, тем больше ему казалось, что они живые, что сквозь стекло, согревая душу, проникает сладкий запах женского молока. Он очнулся, только когда ткнулся лбом в холодное стекло. В страхе, что одержимости своей не одолеет, он, пока голова ещё соображала, заставил себя отойти от витрины. Но ушёл недалеко и, сам не зная как, вскоре снова оказался перед ней. Воздев руки, он с мольбой воззвал к звёздам во мраке небес: «Господи, позволь дотронуться до них, ну пожалуйста, ни о чём больше в жизни просить не буду». И тут же яростно рванулся вперёд. Стекло беззвучно рассыпалось, но стоило ему дотронуться до манекенов, как они разлетелись в стороны. Рука его всё же добралась до одной из грудей. «Силы небесные! Да она без сосков!» — с ужасом понял он.

Глаза и рот заливало что-то тёплое, мерзко солоноватое, и он стал проваливаться в бездонную пропасть.

Глава 51

В конце восьмидесятых управление по охране памятников культуры при городском комитете по культуре вознамерилось устроить на возвышенности, где стояла старая пагода, большой парк развлечений. Вместе с начальником управления к пагоде подъехал красный бульдозер, несколько предоставленных службой безопасности полицейских с дубинками, а также нотариус из городского нотариального бюро, репортёр с телевидения и корреспондент городской газеты. Внушительной шеренгой они выстроились перед хижиной. Начальник зачитал семье Шангуань — матери и сыну — постановление городского суда:

— «Всесторонним расследованием установлено, что хижина перед пагодой является общественным достоянием Гаоми и не принадлежит на правах личной собственности ни Шангуань Лу, ни её сыну Шангуань Цзиньтуну. Дом, изначально принадлежавший семье Шангуань Лу, оценён и продан, и сумма его стоимости получена её родственником Попугаем Ханем. Жильё перед пагодой принадлежит государству, Шангуань Лу с сыном занимают его незаконно и обязаны освободить в течение шести часов после получения настоящего постановления. Задержка считается неисполнением официального предписания и влечёт за собой наказание, назначаемое за насильственное удержание государственной собственности». Шангуань Лу, всё понятно? — переведя дух, осведомился он.

Шангуань Лу восседала на кане неприступной скалой:

— Пускайте свой трактор, пусть давит.

— Поговори хоть ты с матерью, — обратился начальник к Цзиньтуну. — Совсем из ума выжила. Герой тот, кто действует в духе времени, а сопротивление властям ни к чему хорошему не приводит.

Цзиньтун, которого три года лечили в психиатрической больнице, после того как он разбил лбом стекло и сломал манекен, лишь мотал головой. На лбу шрам, взгляд бессмысленный — ну полный идиот! Когда начальник достал мобильный телефон, Цзиньтун обхватил голову руками и бухнулся на колени:

— Не надо меня электрошокером, не надо… Я душевнобольной…

Начальник растерянно глянул на нотариуса:

— Старуха в маразме, сын душевнобольной — как быть?

— У нас свидетельство — магнитофонная запись, — ответил тот. — Будем исполнять принудительно!

Начальник махнул рукой. Полицейские протиснулись в хижину и выволокли Шангуань Лу с Цзиньтуном на улицу. Шангуань Лу вырывалась, мотая седой гривой, как лев, а Цзиньтун без конца канючил:

— Не надо электрошокером, не надо… Я душевнобольной…

Вырвавшись, Шангуань Лу поползла к хижине, но её связали по рукам и ногам. От негодования на губах у неё выступила пена, и она потеряла сознание.

Полицейские вышвырнули из хижины их убогий скарб. Подняв большущий отвал с огромными стальными зубьями, красный бульдозер натужно изрыгнул из трубы клубы дыма и с грохотом двинулся в сторону хижины. Цзиньтуну представилось, что это красное чудовище намерено раздавить его. Вытаращив глаза, он в ужасе прижался к влажному фундаменту старой пагоды, ожидая смерти.

И в этот критический момент появился Сыма Лян, от которого столько лет не было ни слуху ни духу — ну просто с неба свалился!

На самом-то деле минут за десять до этого я уже заметил, что над городом кружит светло-зелёный вертолёт. Он скользил в небе гигантской стрекозой, спускаясь всё ниже, и несколько раз чуть не задел брюхом округлый верх старой пагоды. Задрав хвост и поднимая вихрь быстро вращающимся винтом, он рокотал так, что в глазах темнело. Из сверкающего окна кабины высунулась, вглядываясь вниз, чья-то большая голова и тут же исчезла, я даже и разглядеть не успел, кто это. Красный бульдозер взревел и, клацая гусеницами, как чудовище из эпохи динозавров, стал надвигаться на хижину. Возле пагоды мелькнул призрак старого даоса Мэнь Шэнъу в чёрном одеянии и тут же исчез.

— Не надо меня электрошокером, я душевнобольной, — не выдержал я. — Ну пожалуйста…

Вертолёт вернулся, кренясь набок и изрыгая клубы жёлтого дыма. Теперь из кабины явно высунулась женщина. Грохот двигателя почти заглушал её крик:

— Остановитесь!.. Не разрешаю сносить!.. Историческое здание… Цинь Уцзинь…

Цинь Уцзинь приходился внуком господину Цинь Эру, который учил когда-то Сыма Ку и меня тоже. Став начальником управления по охране памятников культуры, он занимался больше не сохранением, а, так сказать, «освоением». Вот и теперь он держал в руках принадлежащую нашей семье старинную чашу синего фарфора. Как горели его глаза, когда он её рассматривал! Толстые щёки затряслись: видно, крик с вертолёта застал его врасплох. Он задрал голову, а вертолёт снизился снова, и Цинь Уцзиня накрыло облаком выхлопов и пыли.

Наконец светло-зелёная громадина приземлилась на площадке перед пагодой. Даже на земле он ещё подрагивал, а лопасти, плоские, как коромысло, на котором старый Гэн носил на продажу свою пасту из креветок, продолжали вращаться. Они крутились всё медленнее, потом пару раз вздрогнули и остановились. Громадина вертолёта озиралась вокруг вытаращенными глазами, через окошко кабины виднелось его освещённое нутро. В брюхе открылся люк, оттуда выдвинулся трап. По маленьким ступенькам спустился мужчина в кожаной куртке, за ним, выставив округлый зад, ярким пятном оранжевой ветровки на трапе показалась женщина. Шерстяная обтягивающая юбка жёлтого цвета, но не такого яркого, как ветровка. Наконец она повернулась к нам лицом. По привычке я сперва оценил скрытую под ветровкой грудь; только гляньте — такая грудастая, а без бюстгальтера, и соски торчат под свитером с высоким воротом. Свитер тоже жёлтый, почти как юбка. Меж грудей, должно быть, скрыт большой золотой кулон. Лицо прямоугольное, внушительное. Завитые и разделённые пробором волосы: чёрные, блестящие, густые — аж кожи не видно. Ну конечно это Лу Шэнли, матушкина внучка, дочка Лу Лижэня и Шангуань Паньди; её недавно мэром Даланя назначили. Прежний мэр, Цзи Цюнчжи, к сожалению, скончалась от инсульта. Говорят, в приступе ярости. Я человек душевнобольной, и это правда. Я никогда этого не отрицал, но во всём разбираюсь. Благодаря чему Лу Шэнли стала мэром, тоже понимаю, но вам не скажу. Статью она пошла в пятую сестру, но в отличие от матери у неё есть и манеры, и стиль, так что верно говорят: каждое поколение превосходит предшествующее. Ходила она обычно высоко подняв голову и выпятив грудь, как призовая лошадь. Рядом с вынырнувшим из вертолёта мужчиной средних лет с большой головой, в дорогом костюме и широком галстуке походка у Лу Шэнли была иная.