Большая грудь, широкий зад
Шрифт:
Со мной и восьмой сестрёнкой на руках матушка опустилась перед ним на колени:
— Вдовой я осталась, почтенный, с детьми на руках, на тебя вся надёжа. Дети, поклонитесь дядюшке. — Сёстры встали перед Сыма Тином на колени, а он пару раз изо всей силы шарахнул по гонгу.
— Всё из-за этой сволочи Ша Юэляна, это он засаду устроил. Это ж всё равно что у тигра в заднице ковыряться! Вот японцы в отместку и пошли убивать простой народ. Вставайте, девочки, все вставайте, не надо плакать, не только в вашу семью пришла беда. Ну почему уездный начальник Чжан Вэйхань назначил деревенским головой меня? Сам сбежал, а деревенский голова остался. Всех его предков
За согнувшимися в поклоне Гоу Санем и Яо Сы во двор вошли ещё несколько деревенских бездельников. Гоу Сань и Яо Сы, подручные Сыма Тина, были у него почётным караулом и свитой, силой и властью, с их помощью он и исполнял свои обязанности. Яо Сы держал под мышкой бухгалтерскую книгу в обложке из рисовой бумаги с потрёпанными краями, а за ухом у него торчал красивый карандаш в цветочек. Гоу Сань, поднатужившись, перевернул Фулу, и вздувшееся, почерневшее лицо покойника уставилось в затянутые багровыми тучами небеса.
— Шангуань Фулу, — протяжно пропел Гоу Сань. — Причина смерти — разбита голова. Глава семьи.
Яо Сы послюнил палец и стал листать свой гроссбух, пока не нашёл страницу с именем семьи Шангуань. Потом вытащил из-за уха карандаш, опустился на одно колено, пристроил книгу на другое, послюнявил кончик карандаша и вычеркнул имя Шангуань Фулу.
— Шангуань Шоуси… — проговорил Гоу Сань уже не так звучно. — Причина смерти — отделение головы от тела.
Матушка зарыдала.
— Отмечай, отмечай — понял, что тебе говорят, или нет? — командовал Сыма Тин. Но Яо Сы лишь нарисовал кружок [26] вокруг имени Шангуань Шоуси, а причину смерти указывать не стал. Тут Сыма Тин огрел его по голове колотушкой от гонга: — Мать твою за ногу, как ты смеешь и с мёртвыми халтурить! Пользуешься тем, что я неграмотный?
26
Кружком китайцы зачёркивают иероглифы.
— Не деритесь, господин. У меня в душе всё останется, тысячу лет не забуду, — плаксиво оправдывался Яо Сы.
— А ты столько жить собрался? Видали такого, тысячу лет прожить — черепаха, что ли? — выпучил на него глаза Сыма Тин.
— Да это я к слову, почтенный. А вы сразу спорить — с вами разве кто спорит! — И получил колотушкой ещё раз.
— Шангуань… — запнулся Гоу Сань, стоявший над Шангуань Люй, и повернулся к матушке: — Свекрови твоей родительская фамилия как? — Матушка лишь покачала головой.
— Люй ей фамилия, урождённая Люй! — постучал карандашом по своей книге Яо Сы.
— Шангуань Люй! — выкрикнул Гоу Сань и склонился, рассматривая тело. — Странно, ни одной раны, — пробормотал он, поворачивая голову за седоватые волосы. И тут изо рта у неё вырвался слабый стон. Гоу Сань резко выпрямился и застыл с вытаращенными глазами, потом попятился, тупо приговаривая: — Только что… только что мёртвая была…
Люй приоткрыла глаза, мутный взгляд блуждал, как у новорождённого.
— Мама! — вскричала матушка. Сунув меня и восьмую сестрёнку старшим сёстрам, она торопливо сделала пару шагов к бабке, но вдруг резко остановилась, почувствовав, куда направлен бабкин взгляд. Та смотрела на меня, лежавшего на руках у одной из сестёр.
— Братья и сёстры, — проговорил Сыма Тин, — почтенная тётушка ненадолго пришла в себя перед кончиной. Видать, решила взглянуть на ребёнка, посмотреть, мальчик ли это. — Под бабкиным взглядом мне стало очень неуютно, и я заревел. — Дайте ей взглянуть на внука, — продолжал Сыма Тин, — чтобы она покинула нас с миром.
Матушка взяла меня у сестры, опустилась на колени и подползла к бабке, с плачем поднеся меня к её глазам:
— Мама, ну не было у меня выхода, вот я и пошла на это…
Взгляд Шангуань Люй остановился на моей писюльке, и глаза у неё вдруг вспыхнули. Но тут в низу живота у неё пару раз треснуло, и разнеслась жуткая вонь.
— Всё, дух вон, — заключил Сыма Тин. — Теперь уж точно конец.
Матушка поднялась, на глазах мужчин расстегнула пуговицы на кофте и сунула мне в рот сосок. Ощутив на лице тяжёлую грудь, я тут же успокоился. А деревенский голова объявил:
— Шангуань Люй, жена Шангуань Фулу, мать Шангуань Шоуси, скончалась от разрыва внутренностей из-за потери мужа и сына. Вот так. Давайте, вытаскивайте!
Подошли несколько человек с железными крючьями. Но как только они начали прилаживать их к телу Шангуань Люй, та медленно, как старая черепаха, стала подниматься. Лучи солнца освещали большое раздувшееся лицо, жёлтое, как лимон, как новогодние пирожки-няньгао. С холодной усмешкой она встала, опершись спиной о стену, этакий непоколебимый утёс.
— Долго жить будешь, тётушка, — поразился Сыма Тин.
У всех, кто явился вместе с ним, носы и рты были замотаны белыми полотенцами, смоченными вином, чтобы отбить трупный дух. Они внесли во двор створку дверей, на которой ещё можно было разобрать иероглифы благопожелательной надписи дуйлянь. [27] Четверо бездельников — теперь они выполняли роль деревенской похоронной команды — торопливо зацепили крючьями тело Шангуань Фулу и бросили на створку. Двое взялись за неё спереди и сзади и понесли за ворота. Одна рука покойника висела и раскачивалась, как маятник.
27
Дуйлянь — традиционные парные благопожелательные надписи с равным числом иероглифов, часто строчки из стихов; их вешают перед входом в дом.
— Оттащите в сторону старуху у входа! — крикнул один из тех, кто нёс створку. Двое побежали туда.
— Это тётушка Сунь, жена печника! Как её здесь-то угораздило? — громко удивился кто-то. — Отнесите её в повозку! — Проулок загудел: там живо обсуждали эту новость.
Потом створку положили рядом с телом Шангуань Шоуси. Он лежал в той же позе, в какой его застала смерть. Отверстая рана взывала к небесам, на ней выступили прозрачные пузыри, будто внутри прятался краб. Похоронная команда замешкалась, не зная, как с ним быть.
— Ладно, давайте так, — произнёс один и занёс железный крюк.
— Не надо крючьями! — вскричала матушка. Она сунула меня старшей сестре и с плачем бросилась к безголовому телу. Она прилаживалась к голове и так и сяк, но когда казалось, что пальцы вот-вот коснутся её, рука тут же отдёргивалась.
— Будет тебе, сестрица, назад-то не приделаешь. Ты только глянь, что в повозке-то: есть и собаками обглоданные, одна нога осталась, так что вы здесь ещё хорошо отделались! — Из-за полотенца голос звучал глухо. — Давайте в сторону. Отвернитесь и не смотрите. — Он грубо обхватил матушку и отпихнул её к сёстрам. И предупредил ещё раз: — Всем зажмуриться!