Большая игра
Шрифт:
А что ж это, как не насмешка, глумление, пренебрежение? Насмешка и глумление над чем?
«Некрасиво звучит, Бочка! Некрасиво и слишком сильно!» — слышались Круму голоса товарищей, но он продолжал безжалостно судить и себя, и их, и все плохое, что было в их сегодняшней жизни.
Мальчики, похоже, догадывались о том, что обдумывает сейчас Крум, почему он вдруг посерьезнел.
Крум искал в себе силу и опору, чтобы воспротивиться Лине, Чавдару и их постыдной тайне — целуются уже, а у самого мать сидела в тюрьме. И ему вдруг раскрылась тайна о нем самом. И первое, о чем он подумал, был его
Да, быть пионером — это вовсе не шутки, это дело серьезное.
— А вы знаете, что значит быть пионером? — спросил Крум скорее себя самого, чем товарищей.
Мальчики в недоумении уставились на него.
— Ты что, экзамен решил нам устроить? — озадаченно спросил Яни.
Андро усмехнулся: «Пронесло!» И снова почувствовал себя уверенно.
Иванчо ощутил зыбкий холодок, пробежавший по стриженой голове.
Спас шагнул, словно решил подкинуть мяч ногой.
Дими представилась водная дорожка в плавательном бассейне.
Евлоги перебросил сумку в другую руку. Он был левшой, иногда и писал левой рукой.
Евлоги всегда в минуты смущения стремился освободить левую руку.
Чистые рубашки надели, алые галстуки на груди — что еще нужно этому Круму?
Что значит быть пионером?
Да это каждый знает! Даже чавдарцы…
— Быть первым! — резко произнес Крум.
— Хорошо, пусть так, — не сразу согласился Иванчо. Казалось, ему нужно какое-то время на размышление. — Но в чем первым?
— Во всем! — сказал Крум, взглянув на часы. — Пошли!
Шли быстро. Домашние задания чисто написаны, уроки выучены назубок, как все легко, осуществимо и заманчиво!
— Разве у нас сегодня пионерский сбор? — изумленно раскрыв рты, спрашивали мальчиков разные там лентяи и сони и оторопело останавливались на тротуаре, на горбатом мостике, на школьном дворе.
Но они молчали. Таинственно перемигивались. Чувствовали: что-то задумал их Крум, их Бочка, и если даже не придумается еще что-нибудь особенное, то заставить весь класс остолбенеть от удивления тоже неплохо. Да что класс! Всю школу поразили друзья Крума белыми рубашками и красными пионерскими галстуками!
Это была самая обыкновенная софийская речка, летом почти исчезавшая в своем каменном русле, весной — полноводная, во время проливных дождей в горах — бурная. Случалось, речка вырывалась из тесного русла, разливалась до самых крутых берегов, угрожающе бурлила. Была она тогда темно-коричневой и мутной, в чем-то похожей на металлическую вереницу автомобилей, тянувшихся по шоссе вдоль ее берегов.
«Вода поднялась! Вода поднялась!» — кричали тогда ребятишки и бегом мчались к мостикам; свешиваясь через перила, они часами смотрели на мутные бурные волны. Чем дольше смотрели, тем явственнее им казалось, что это не вода течет, а мост движется и они вовсе не какие-то там обыкновенные мальчишки, а морские капитаны. Или, еще лучше, пираты. А может быть, опытные лоцманы. В общем, моряки, которые бесстрашно ведут свои корабли по океану при девятибалльном шторме.
Под двумя широкими мостами у перекрестков, плотно прижавшимися к обшитому каменными блоками руслу, река, хоть и полноводная, корчится, как
Ни одного проливного дождя или быстрого таяния снегов в горах не пропустили Крум, Яни, Андро, Спас, Иванчо Йота, Евлоги. Усядутся, бывало, как птицы, на перила мостика и смотрят на воду. А малыши из их квартала летом даже переставали шлепать по теплым лужам и ручейкам на улицах и тоже приходили сюда — смотреть на реку с мостика. Неудержимо, как магнит, влекли к себе ребятню ее буйные воды.
А в обычное время речка как речка, течет спокойно, из городских труб спускают в нее отходы, и тогда стоит невыносимая вонь.
Самое противное — это вонючие стоки канализации. Иногда, если в игре мяч неожиданно укатывался вниз, мальчики спускались по крутому, выложенному каменными плитками берегу. Несколько метров вниз, а как все меняется! Теперь уже не видно домов, только верхние этажи самых высоких зданий, а высоко над головой — незнакомое небо, не круглое, от горизонта до горизонта, а удлиненное, как огромный небесный канал.
Пока мальчики не подросли, каждый спуск к реке казался им рискованным и опасным приключением. Приходилось съезжать вниз по острым камням, не обходилось и без порванных брюк. А сейчас мальчики спускались вниз легко, почти бегом. И вверх поднимались одним духом. Правда, для этого хорошо быть в обувке на резиновых подметках, а еще лучше — с шипами: легче держать равновесие.
Но чем старше становились мальчики, тем меньше привлекало их русло реки. Ну и что здесь особенного?!
Река течет, а ее русло год от года становится все уже, невзрачнее, и только маленький гранитный обелиск у берега, как раз над сводчатым выходом подземного канала, по-прежнему привлекает внимание ребят. Обелиск невысок, мальчики легко достают подбородком до самого его верха. Пройдет еще несколько лет, и он едва будет доходить им до груди, но ведь в школу каждую осень приходят новые первоклассники, и они тоже измеряют свой рост по обелиску из темно-серого полированного гранита с гладкими, как стекло, гранями. На серой поверхности камня выдолблена пятиконечная звезда, а под ней дата — 28.Х.1943.
Только это: звезда и дата. И больше ничего.
А вокруг движение, жизнь, стремительно мчатся машины, озабоченно шагают люди…
А мальчикам, родившимся гораздо позже даты, выбитой на гранитном обелиске, всегда казалось, что он стоит тут испокон веков. Они не задумывались, кто и когда поставил обелиск на берегу реки. Так было до того дня, когда Крум однажды пришел в школу взволнованный, побледневший и неожиданно пригласил друзей к себе.
Мальчиков позвала бабушка Крума, он догадывался зачем, но ничего не сказал ребятам. Они собрались осенним вечером, как раз накануне двадцать восьмого октября, три или четыре года тому назад. Уже с порога мальчики почувствовали сладкий аромат вареной тыквы и корицы.