Большая интрига
Шрифт:
— А почему? — с удивлением спросила она.
— Потому, что о нас начнут распускать всякие слухи: ведь это так очевидно!
— Но разве я не властна над всем этим?
— Без сомнения, но у вас не такая натура, как у настоящего неограниченного властелина, чтобы справиться со всеми лживыми слухами и наветами; для этого надо быть Кромвелем! Поэтому, что бы вы ни решили, при условии, что это не понравится большинству, это сразу же отнесут на мой счет; и наоборот, если вашим решением колонисты будут довольны, то это поставят в заслугу именно вам. О, для себя лично я ничего не прошу! К тому же мне совершенно безразлично, что обо мне подумают на Мартинике! Но если меня начнут ненавидеть, вы рискуете слишком многим. Может получиться так, что в ваших интересах будет убрать меня подальше, мне надо будет просто исчезнуть, чтобы не бросать на вас тень!
— Не думайте об этом, Реджинальд! Что бы о вас ни говорили, я всегда смогу вас защитить! Я знаю, что такое верность, и умею быть признательной тем, кто мне полезен и верен.
Реджинальд улыбнулся, подумав о Байярделе и о том, как ему было легко дискредитировать в глазах Мари этого верного слугу, который столько для нее сделал. А Лефор! Его жизнь она оценила совсем дешево, постановив без долгих размышлений приговорить всех флибустьеров к повешению!
Но сказал он вот что:
— Я знаю, Мари, вашу доброту и чувство справедливости. Но существуют вещи, которые не зависят от нашей воли…
Затем он помолчал, а потом вдруг сказал:
— Чтобы меня не смогли обвинить в том, что вы следуете моим советам, было бы правильно дать мне какую-нибудь официальную должность. Заняв определенное место и дав предварительно присягу, я уже смогу действовать открыто и не буду больше походить на изменника, который строит заговоры и исподтишка вредит всему населению… Вы поняли?
Она восхищалась этим человеком, который в ее глазах был сама тонкость, и подумала, как такое не пришло ей самой в голову раньше? Она с ласковой улыбкой взглянула на него:
— Да, я поняла, — ответила она. — Заняв официальный пост, вы останетесь рядом со мной при любых обстоятельствах. А вместе мы одолеем все преграды и трудности. Но ведь вы, — и она слегка нахмурилась, — вы же иностранец?
— А Мерри Рулз? — спросил он. — Вам известно, откуда он взялся? А Мазарини, да, ваш Мазарини, разве он француз?
— И верно, — призналась она.
— Да, Мари, — продолжал он. — Вы должны и имеете на это право: назначить меня членом Высшего Совета. О, конечно, не президентом! Простым советником. И если сейчас у вас возникнут какие-нибудь трудности с арестом майора и вы будете вынуждены оставить его на свободе, я окажусь перед ним на заседании Совета. И клянусь, ему будет очень нелегко!
— Реджинальд! — воскликнула она с восторгом. — Вы просто великолепны! Я даже и не подумала об этом. Но сегодня вечером именно так и будет, рассчитывайте на меня!
Она развеселилась, ее нетерпение исчезло, потому что план Реджинальда внушал ей большую веру в будущее. Она подставила свои губы любовнику, который слегка их коснулся, а затем сказал:
— Для нас самое главное это осторожность, Мари! Осторожность и осмотрительность!
— Вы можете мне доверять, Реджинальд! До встречи.
Квинква наконец закончил седлать лошадь. Мари вышла из дому, а шевалье пошел следом, чтобы помочь ей сесть в седло, когда неясный внутренний голос подсказал ему, что за ним наблюдают. Он обернулся.
На противоположном конце салона у начала лестницы стояла Луиза де Франсийон и смотрела на него. Она стояла совершенно неподвижно, чуть опираясь на перила. Реджинальд был поражен пристальностью ее взгляда и необычайной бледностью лица. Он ни секунды не сомневался в том, что она видела, как они целовались, несмотря на то, что поцелуй был коротким и вовсе безобидным.
Ему это было весьма неприятно, не из страха разрыва с Луизой и не из боязни сцены ревности: он вполне рассчитывал на себя, чтобы справиться со всем этим, — его злило то, что придется заниматься таким деликатным вопросом не по своему желанию и в неподходящее время.
На Луизу он взглянул только мельком, без всякого выражения, и сразу поспешил за Мари, чтобы предложить ей руку, на которую она поставила свою маленькую ножку. Одним движением она оказалась в седле. Реджинальд улыбался ей с таким выражением, которое означало «доброго пути». А она лукаво улыбнулась ему в ответ, потому что еще не забыла восторгов последней ночи, той ночи, после которой она навсегда забыла Жильбера Дотремона. Она ударила лошадь хлыстом и поскакала по узенькой и каменистой дороге, которая вела в Сен-Пьер.
Реджинальд неподвижно стоял на одном месте и смотрел, как она исчезает вдалеке. Он повернул к дому только после того, как на последнем повороте увидел ее изящную фигуру. Но теперь у него в голове была только одна мысль: сегодня вечером он будет назначен членом Высшего Совета. Перед ним откроются новые горизонты, у него появятся новые надежды, а Кромвель может быть им доволен!
Отныне пусть Мерри Рулз остается на свободе и даже на посту президента Высшего Совета — это уже не имело никакого значения: вся власть попадет в руки Мобрея, потому что у него есть официальная должность, а Мари ничего без него не решит, и его воля будет противостоять всем! И именно он будет настоящим правителем Мартиники!
Он не торопясь направился к дому. Когда он вошел, Луиза лежала на своем узком длинном диванчике, спрятав лицо и, похоже, плакала. Он спросил себя, что она на этот раз может выдумать. Будет ли она такой же ледяной, как раньше, когда он думал, что в ее жилах самый настоящий снег, или она примется плакать и стонать, утверждая, что ее сердце теперь разбито? Или будет возмущаться и заявит ему, что отныне между ними все кончено?
Он подошел к молодой женщине, не проявляя при этом ни малейшего любопытства. Она лежала, не двигаясь. Можно было подумать, что она его не видела, но когда он сделал вид, что хочет сесть рядом, она с возмущением отпрянула от него.
— Моя дорогая Луиза, — серьезно и с достоинством начал он.
Она сделала гневный жест рукой и прервала его на полуслове. Тем не менее он ей улыбнулся и попытался обнять ее за талию. Она резко освободилась и с вызовом посмотрела на него:
— Не трогайте меня! И не подходите ко мне! Как вам не стыдно? Вы воспользовались моей доверчивостью, моей неопытностью! И подумать только, что я могла вам верить!
Она разрыдалась.
— Луиза, — начал он так же, как и в первый раз, — вы не правы, что обижаетесь еще до того, как я смог вам хотя бы что-то объяснить! Не понимаю! Вы, что — ревнуете? Просто и глупо ревнуете? К чему? К кому?