Большая интрига
Шрифт:
— Но все же, не следует, чтобы все знали о нашей встрече! — заметил Босолей. — Сохраним все в тайне! Пусть никто не узнает ничего про то, что произошло сегодня ночью!
— Послушайте, друзья, — вмешался Белен. — Мне кажется, что не надо терять времени. Победителем в этом бою будет тот, кто окажется проворнее. Надо помешать генеральше и ее шотландцу первыми нанести удар, который может оказаться для нас роковым. У нас есть преимущество, мы знаем, что они хотят сделать, а они ничего не знают о наших планах. Нам надо поднять народ! Каждый из нас пусть делает это у себя!
— В Прешере все
— В Карбе то же самое, — сказал в свою очередь Пленвилль.
— Я предлагаю, — произнес Белен, — подумать и о карибах.
Все с удивлением повернулись к нему, а он объяснил:
— Да, я говорю о дикарях. Они будут заодно с нами, если мы умело за это возьмемся. Вспомните, что у них с генералом были некоторые трения. По заключенному между ними договору они не имеют права покидать территорию, которую мы называем Варварской. Сейчас генерал умер, и если дикари до этого времени четко выполняли условия договора, то сегодня им можно сказать, что генеральша будто бы решила выгнать их с Варварской территории и хочет их вообще истребить. Тогда они обязательно встанут на нашу сторону. В нужное время это будет для нас большой подмогой!
— А не будет ли это игрой с огнем? — спросил Бреза. — Уж если дикари окажутся на нашей земле, то я хотел бы посмотреть на того хитреца, который их оттуда выгонит!
— Белен прав, — одобрил Пленвилль. — Я того же мнения и поговорю об этом с майором.
— Почему бы нам не пойти на контакт с вождями дикарей? Многие из нас охотятся почти на самом полуострове Каравель. Давайте организуем охоту и воспользуемся ею, чтобы поговорить с ними.
— Отличная идея! — одобрил Виньон.
Все собравшиеся одобрительно кивали головами, кроме Брезы, который с многозначительным выражением лица показывал свое беспокойство.
— Как только я увижу майора, — сказал в заключение Пленвилль, — мы с ним установим точную дату охоты. Кто не захочет пойти с нами, может оставаться. Но я уверен, что в тот день мы сделаем хорошее дело!
Глава 3
В которой Мари решает пойти навестить майора, а Мобрей с пользой для себя использует ее отсутствие
Полуденная трапеза только закончилась, Луиза ушла в свою комнату, а шевалье де Мобрей остался сидеть за круглым столом. Он складывал в папку эскизы и наброски, которые представляли собой поля сахарного тростника, деревянные колокольни, море, похожее на кожуру от миндаля, обнаженных чернокожих, занятых на работах в зарослях сахарного тростника и размахивающих своими длинными ножами.
Реджинальд, казалось, сильно увлекался этими своими набросками, которые он делал во время многочисленных поездок по островам. На самом же деле он не хотел терять из виду Мари, которая стояла у широкого и высокого окна, выходящего в сад, и смотрела на чернокожего раба Квинкву, в данный момент седлающего ее лошадь. Под его черными ладонями шерсть лошади становилась еще более блестящей и красивой, похожей на эмалевую.
На ней были мужской костюм и высокие сапоги, которые так хорошо обрисовывали линию ее ног, что казались приклеенными к ним. Фиолетового цвета жакет с серой отделкой подчеркивал высоту ее груди. На голове была надета треугольной формы небольшая шапочка с лентами, которые изящно спадали на плечи и сплетались с ее длинными волнистыми волосами.
Она была так красива, что Мобрей испытывал трудно объяснимое и совершенно непередаваемое волнение и гордость. Этот человек, который постоянно занимался любовью, но никогда не любил и большую часть своей жизни следовал только собственным прихотям, теперь признавался себе, что Мари оказывала на него особое притягательное воздействие.
Но артист, который жил в нем, как бы жалок он не был, все-таки любовался красотой этого тела, которым он прошедшей ночью мог наслаждаться столько, сколько ему было угодно. Более того, обладание, казалось, обострило его желание. Рядом с такой женщиной, какой была Мари, Луиза уже казалась ему пустой и скучной, даже холодной, несмотря на свой горячий темперамент, постоянное желание близости и пароксизм возлюбленной.
Он закрыл альбом и стал вновь смотреть на грациозный силуэт. Мари в нетерпении ударяла себя по сапогам коротким хлыстом. Квинква все не мог закончить с лошадью.
Обычно в этом рабе ей нравился именно его вкус к завершенности в любом деле, чего в других она никогда не замечала. Однако Квинква привносил в каждую работу долю флегмы, которая весьма походила на безразличие и даже на отвращение и страшную медлительность. Мари, напротив, была быстра, мыслила почти мгновенно и выполняла свои решения так же незамедлительно, как и принимала их.
Мобрей встал и направился к ней. При звуке шагов Мари повернула голову.
— Я бы с удовольствием поехал с вами, мой друг, но, к сожалению, это совершенно невозможно. Но все же я задаю себе вопрос, какое выражение появится на лице майора, когда он увидит нас вместе? Конечно, у него есть подозрение, что я ваш советник, но так как он всегда отсутствует при наших беседах, то еще может строить себе по этому поводу иллюзии…
— Не надо ничего бояться, — ответила генеральша. — Теперь я знаю, что мне надо делать. Поэтому я и одна смогу заставить майора выслушать то, что мне надо ему сказать.
Он встал в дверях и взглянул на расстилающиеся перед ним бескрайние поля, уходящие далеко за горизонт, сплошь зеленые, с несколькими вкраплениями красного цвета там, где росли цветы базилики. Над всем этим лениво склонялись самые разные виды пальм.
— Я подумал, — сказал он вкрадчивым и ровным голосом, — что когда вы дадите майору отставку, Высший Совет останется без президента.
Мари улыбнулась и снова ударила себя хлыстом по сапогам:
— Я думаю, что когда Мерри Рулз окажется в тюрьме, мне придется много думать, прежде чем я найду ему замену. Если я не назначу никого официально, то вряд ли найдется кандидат на эту должность: после того, как Мерри Рулз попадет за решетку, эти люди поймут, что со мной опасно играть в такие игры!
— Видите ли, Мари, — так же настойчиво продолжал он, — я считаю, что даю вам стоящие советы, и вы совершенно правы, что не раздумывая следуете им. Никто так вам не предан, не любит и не уважает вас, как я. Но, к сожалению, такое положение, в котором мы с вами сейчас оказались, не может длиться бесконечно…