Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия
Шрифт:
С этой различной оценкой снов была связана задача «толкования сновидений». Поскольку в целом от сновидений ожидали важных разъяснений, но не все сны можно было понять непосредственно и не всегда можно было узнать, не сообщал ли некий непонятный сон все-таки что-то важное, это дало толчок усилиям заменить непонятное содержание сновидения понятным и при этом полным значения. Самым большим авторитетом в толковании сновидений в эпоху поздней античности считался Артемидор из Дальдиса, обстоятельный труд которого должен возместить нам пропавшие сочинения на эту тему [6] .
6
Дополнение, сделанное в 1914 году: О дальнейшей судьбе толкования сновидений в Средневековье см. у Дипгена (1912) и в специальных исследованиях М. Фёрстера (1910 и 1911), Готтхарда (1912) и др. О толковании сновидений у иудеев писали Алмоли (1848), Амрам (1901), Лёвингер (1908), а также совсем недавно, с учетом психоаналитической точки зрения, Лауэр (1913). Сведения о толковании сновидений у арабов приводят Дрексль (1909), Ф. Шварц (1913) и миссионер Тфинкджи (1913), у японцев – Миура (1906)
Донаучное понимание сновидений у древних, несомненно, находилось в полном созвучии с их общим мировоззрением, в котором во внешний мир в качестве реальности обычно проецировалось то, что имело реальность только в душевной жизни. Кроме того, здесь придавалось значение тому главному впечатлению, которое получает бодрствующий человек от сохраняющегося утром воспоминания о сновидении, ибо в этом воспоминании сновидение – как нечто чуждое, проистекающее словно из иного мира – противостоит остальному психическому содержанию. Впрочем, было бы ошибочно полагать, что учение о сверхъестественном происхождении сновидений в наши дни не имеет сторонников; не говоря уже обо всех писателях-пиетистах и мистиках, которые изо всех сил стараются сохранить остатки когда-то обширной области сверхъестественного, пока они не оказались захвачены естественнонаучным разъяснением, – встречаются также очень проницательные, не склонные к каким-либо авантюрам люди, которые пытаются обосновать свою религиозную веру в существование и во вмешательство сверхчеловеческих духовных сил именно необъяснимостью явлений сна (Haffner, 1887). Оценка сновидений со стороны некоторых философских школ, например шеллингианцами [7] , явно созвучна не подвергавшемуся сомнениям в древности представлению о божественном происхождении снов; да и дискуссия о предвидящей, раскрывающей будущее силе сновидения не закончена, потому что попытки психологически объяснить накопленный материал недостаточны, как бы ни хотелось отвергнуть такое утверждение каждому, кто посвятил себя научному способу мышления.
7
Фридрих Шеллинг являлся основным представителем пантеистической «натурфилософии», которая в начале ХIХ века была популярной в Германии. – Фрейд часто возвращался к вопросу об оккультном значении сновидений. См., в частности, «Новый цикл лекций по введению в психоанализ», 1933а (30-я лекция) – Прим. ред.
Описать историю нашего научного познания проблем сновидения трудно из-за того, что в этом познании, каким бы ценным оно ни было в отдельных своих частях, нельзя заметить прогресса в определенных направлениях. Дело никогда не доходило до возведения фундамента из надежных результатов, на котором последующий исследователь мог бы затем продолжить свои построения. Каждый новый автор приступает к изучению проблемы заново и словно с самого начала. Если бы я захотел придерживаться хронологической последовательности при рассмотрении авторов и рассказывать о каждом из них по отдельности, какие взгляды на проблемы сновидения он высказывал, то мне бы пришлось отказаться от идеи набросать общую картину современного состояния знания о сновидениях. Поэтому я предпочел привязать изложение к темам, а не к авторам, и при описании каждой проблемы я буду приводить материал, который имеется в литературе для ее решения.
Но так как мне не удалось осилить всю необычайно разбросанную и затрагивающую другие темы литературу по данному вопросу, я должен просить читателей довольствоваться хотя бы тем, что в своем изложении я не упустил ни одного существенного факта и ни одной важной точки зрения.
До недавнего времени большинство авторов считали себя обязанными рассматривать сон и сновидение в единой взаимосвязи и, как правило, сюда же присоединяли оценку аналогичных состояний, простирающихся в область психопатологии, и сходных со снами явлений (таких, как галлюцинации, видения и т. д.). И наоборот, в самых последних работах обнаруживается стремление придерживаться ограниченной темы и в качестве предмета исследования брать один какой-либо вопрос из области сновидений. В этой перемене мне хочется видеть выражение убежденности в том, что в таких непонятных вещах понимания и согласия можно достичь только благодаря целому ряду детальных исследований. Я и могу предложить здесь не что иное, как такое детальное исследование, причем сугубо психологического характера. У меня мало поводов заняться проблемой сна, ибо это, по существу, физиологическая проблема, хотя и в характеристике состояния сна должно содержаться изменение условий функционирования психического аппарата. Поэтому я оставляю без внимания и литературу, посвященную сну.
Научный интерес к феноменам сновидения как таковым приводит к следующим, отчасти пересекающимся постановкам вопроса.
А. Отношение сновидения к жизни в бодрствовании
Пробудившийся человек в своем наивном суждении предполагает, что сновидение, если оно и не происходит из другого мира, тем не менее погрузило спящего в этот другой мир. Старый физиолог Бурдах, которому мы обязаны добросовестным и проницательным описанием феноменов сновидения, выразил это убеждение в часто цитируемом положении (Burdach, 1838, 474): «…Жизнь дня с ее треволнениями и наслаждениями, с радостями и горестями никогда не повторяется; скорее, сновидение желает нас от них избавить. Даже когда вся наша душа преисполнена какой-то проблемой, когда острая боль разрывает наше сердце или когда какая-либо цель забирает всю нашу психическую энергию, – сновидение либо дает нам нечто совершенно чуждое, либо заимствует из действительности лишь отдельные элементы для своих комбинаций, либо лишь входит в тональность нашего настроения и символизирует действительность». И. Г. Фихте (Fichte, 1864, Bd. I, 541) в этом же смысле прямо говорит о дополняющих сновидениях и называет их одним из тайных благодеяний самоисцеляющей природы духа.. Аналогичным образом высказывается и Л. Штрюмпель в своем справедливо получившем высокую оценку со всех сторон исследовании природы и возникновения сновидений (Str"umpell, 1877, 16): «Кто видит сон, тот отворачивается от мира бодрствующего сознания…» (ibid., 17); «В сновидении почти полностью теряется память относительно упорядоченного содержания бодрствующего сознания и его обычного поведения…» (ibid., 19); «Почти недоступное припоминанию отделение души в сновидении от обычных содержаний и процессов бодрствующей жизни…»
Однако подавляющее большинство авторов придерживаются противоположного мнения об отношения сновидения к жизни в бодрствовании.
8
Нам снится то, что мы видели, о чем говорили, чего желали и что делали (фр.). – Прим. пер.
Наиболее определенно по этому вопросу высказывается философ Й. Г. Э. Маас (Maass, 1805): «Опыт доказывает наше утверждение, что чаще всего нам снятся вещи, на которые больше всего направлены наши страсти. Из этого следует, что наши страсти должны влиять на создание наших снов. Честолюбивому человеку снится достигнутый (возможно, только в его воображении) или пока еще не достигнутый лавровый венец, тогда как влюбленный в своих снах общается с предметом своих сладких чаяний… Все чувственные желания и отвращения, которые таятся в сердце, могут, если они пробуждаются по какой-то причине, приводить к тому, что из представлений, связанных с ними, возникнет сновидение, или к тому, что эти представления будут вмешиваться в уже существующее сновидение». (По сообщению Винтерштейна в «Центральном психоаналитическом бюллетене».)
Точно так же представляли себе зависимость сновидения от жизни и древние люди. Я цитирую Радештока (Radestock, 1879): «Когда Ксеркс перед походом на греков не стал внимать добрым советам, не отказался от своего решения и слушался только своих снов, которые все время его к этому подстрекали, старый толкователь снов, перс Артабан, сказал ему очень метко, что сновидения чаще всего содержат то, о чем человек думает в бодрствовании».
В стихотворении Лукреция «De rerum natura» [ «О природе вещей»] есть одно место (IV, 962):
«Et quo quisque fere studio devinctus adhaeret,aut quibus in rebus multum sumus ante moratiatque in ea ratione fuit contenta magis mens,in somnis eadem plerumque videmur obire;causidici causas agere et componere leges,induperatores pugnare ac proelia obire…» [9]Цицерон («De divinatione», LXVII, 140) говорит абсолютно то же самое, что и гораздо позднее Маури: «Maximeque reliquiae earum rerum moventur in animis et agitantur, de quibus vigilantes aut cogitavimus aut egimus» [10] .
9
(лат., пер. Ф. А. Петровского). – Прим. пер.
10
И все это по большей части происходит в душе как следы того, о чем мы в бодрствующем состоянии думали или что делали (лат., пер. М. И. Рижского). – Прим. пер.
Противоречие этих двух представлений об отношениях между жизнью во сне и в бодрствовании кажется действительно неразрешимым. Поэтому здесь уместно вспомнить воззрения Ф. В. Хильдебрандта (Hildebrandt, 1875, 8 etc.), который считает, что особенности сновидения вообще нельзя описать иначе, как через «ряд [трех] противоположностей, которые внешне обостряются до противоречий». «Первую из этих противоположностей образуют, с одной стороны, полная оторванность или закрытость сновидения от действительной и настоящей жизни, а с другой стороны, постоянное вторжение одного в другое, постоянная зависимость одного от другого. Сновидение – это нечто совершенно обособленное от действительности, воспринимаемой в бодрствовании, так сказать, герметически закрытое в самом себе бытие, отделенное от реальной жизни непроходимой пропастью. Оно отрывает нас от действительности, изглаживает из нашей памяти обычное воспоминание о ней и переносит нас в другой мир, в совершенно другую жизненную историю, которая в сущности не имеет ничего общего с настоящей…» Затем Хильдебрандт рассуждает о том, как при засыпании все формы нашего существования «словно исчезают за невидимой опускной дверью». Во сне, например, совершаешь морское путешествие на остров Святой Елены, чтобы живущего там в плену Наполеона угостить превосходным мозельским вином. Бывший император встречает необычайно любезно, и чувствуешь чуть ли не сожаление, когда эта интересная иллюзия исчезает при пробуждении. Но тут начинаешь сравнивать ситуацию во сне с действительностью. Виноторговцем ты никогда не был, да и быть не хотел. Морского путешествия никогда не совершал, и во всяком случае его целью едва ли бы был остров Святой Елены. К Наполеону же испытываешь отнюдь не симпатию, а скорее лютую патриотическую ненависть. Да и ко всему прочему тебя вообще еще не было на свете, когда на острове умер Наполеон; установить с ним личные отношения попросту невозможно. Таким образом, переживание в сновидении представляется чем-то чуждым, которое помещено между двумя вполне подходящими друг другу и одна другую продолжающими жизненными эпохами.