Большая коллекция рассказов
Шрифт:
Наконец я напал на один уютненький трактирчик с толпою веселых, добродушных посетителей. Там я объяснил хозяину свое намерение.
– Что ж, это можно устроить, – сказал он, видимо рассчитывая на то, что я после пропью у него же все, что выручу от лотереи… – Только очень уж невзрачно выглядит ваша птица… да и пахнет чем-то скверным, – добавил он, осмотрев и понюхав гуся.
Я откровенно рассказал ему, как попал ко мне этот гусь и что с ним было.
– Ну ладно! – ответил хозяин, махнув рукою. – Предлагайте гостям. Может быть, они и польстятся. Сам я не взял бы такую неказистую птицу.
Но и из публики никто не увлекся моим гусем, хотя я предлагал билеты по
Когда я собрался уже уходить, проснулся один совсем почти пьяный субъект, дремавший в углу, и предложил мне за гуся семь с половиною пенсов. Почему именно с половиною – до сих пор не могу понять. Я, конечно, не согласился на такую низкую цену, и совершенно напрасно, потому что если бы согласился, то развязался бы с этой злополучной птицей, и вся моя жизнь сложилась бы иначе. Но судьба всегда была против меня. Я обругал покупателя и поспешил покинуть трактир вместе со своим гусем.
Было уже довольно поздно, а до моего жилища оставалось пройти еще несколько миль. Я решительно не знал, что мне делать с гусем, тяжесть которого казалась мне теперь удвоенною. После некоторого размышления мне пришло в голову продать его в лавку, в которой производится торговля битой птицей. Как раз такая лавка попалась мне на Миддлтон-стрит. Я вошел в нее. Лавка была пуста. Я развязал сверток и, вынув гуся, положил его на прилавок.
– Что это такое? – спросил торговец.
– Видите – гусь, – ответил я. – Не желаете ли купить? Отдам дешево.
Торговец молча взял гуся и швырнул его в меня. Хотя я и уклонился в сторону, но тяжелая птица все-таки задела меня по голове и сбила шляпу. От боли и обиды я зарычал зверем, поднял гуся и запустил им, в свою очередь, в торговца. Поднялся скандал. Явился полицейский и осведомился о причине шума.
Пока я объяснял, в чем дело, торговец завопил на всю улицу, что нужно быть сумасшедшим, чтобы в половине двенадцатого в рождественский вечер приносить продавать гуся в лавку, где и без того осталась целая масса нераспроданных гусей.
Действительно, это было очень глупо с моей стороны, но в своем волнении я не догадался посмотреть на стены этой лавки, сверху донизу увешанные гусями. Видно, что эта торговля была не из популярных. Может быть, несчастный торговец весь день оставался почти без почина, а я еще вздумал предложить ему гуся! Я и сам на его месте принял бы такое предложение за прямое оскорбление.
Мне оставалось только извиниться и уйти, что я и сделал. Хорошо еще, что меня безнаказанно выпустили. Шагая под проливным дождем по грязному и скользкому тротуару, я пришел к решению подарить своего гуся какому-нибудь бедняку и этим доставить ему радость к празднику. С этой доброй целью я стал вглядываться во встречных, отыскивая среди них подходящее лицо. Но я не видел никого, кому можно бы сунуть гуся. Ни одного нищего не попадалось мне на глаза. Один человек в потертой одежде показался мне нуждающимся в помощи, и я предложил было ему гуся, но он так окрысился на меня, что чуть было не полез в драку со мной. Он был пьян и, очевидно, обрадовался случаю побуянить. С трудом мне удалось скрыться от него за углом многолюдной улицы.
По Юстон-роуд бежала бедно одетая девочка. Я и ей предложил было свой подарок, но она в паническом ужасе бросилась бежать от меня и своим криком возбудила внимание публики
На Сеймур-стрит я нарочно уронил гуся на мостовую, но шедший позади меня молодой парень подбежал, поднял гуся и услужливо отдал мне, и я же должен был поблагодарить его за любезность, дав ему двухпенсовик. Трактиры закрывались. Чувствуя потребность хоть чем-нибудь «успокоить» свои взволнованные чувства, я завернул в один из оставшихся открытыми трактиров и хватил там стаканчик плохого джину, которого всегда избегал.
Проходя мимо Окли-сквер, я хотел забросить туда гуся, но не мог сделать и этого, благодаря тому, что заметил наблюдавших за мной полицейских. Должно быть, у меня был очень подозрительный вид. На Голдин-роуд повторилась та же история. Казалось, в эту ночь вся лондонская полиция задалась целью препятствовать мне избавиться от несчастного гуся. Это навело меня на мысль, что полисмены, вероятно, считали моего гуся такой драгоценностью, которою сами желали бы обладать. Окрыленный надеждою хоть таким путем отделаться от своей стеснительной ноши, я посредине Кемден-стрит подошел к одному полисмену, назвал его другом и спросил, не желает ли он получить гуся.
– Прошу не оскорблять меня таким глупым предложением! – строго ответил мне охранитель порядка, приняв грозную позу.
Я возразил, что скорее сам могу считать оскорблением с его стороны то, что он отвергает мой чистосердечный подарок. Но он объявил, что не верит в чистосердечность подарков, подносимых на улице нетрезвыми прохожими. Слово за слово, и дело дошло у нас до того, что полисмен хотел заграбастать меня и отвести в участок. Я изо всей силы хватил его гусем по голове и сшиб с него его форменную фуражку и, пока он поднимал ее, удрал от него на Кинг-стрит. Снова надев свое головное украшение, полисмен дал свисток и бросился за мной. Я бегом свернул на Колледж-стрит, где выскочивший из подъезда обыватель пытался было преградить мне путь, но я ударом ноги в живот свалил его с ног и полутемными переулками домчался до Канал-Бриджа.
Там я оглянулся. Поблизости никого не было видно, и я швырнул гуся через перила моста в воду. Но только что я хотел сойти с моста, как был окружен полудюжиной полисменов; среди них находился и тот, которого я попотчевал гусем. На все мои объяснения мне возразили, что меня выслушает полицейский пристав, и отвели в участок.
Пристав спросил меня, почему я бросился бежать, когда меня хотел задержать тот полисмен, к которому я приставал с непристойными шутками насчет какого-то гуся. Я ответил, что убежал потому, что мне вовсе не улыбалась перспектива просидеть рождественские дни в кутузке. Далее пристав спросил, что я бросил в канал, я сказал, что гуся. Тогда последовал новый вопрос: почему мне вздумалось бросить гуся? Я ответил, что сделал это потому, что устал таскать с собой такую тяжесть.
В это время явился сержант и заявил, что его помощники с опасностью для собственной жизни извлекли из воды брошенный мною сверток. Принесенный ими в канцелярию сверток тут же был вскрыт, и в нем оказался мертвый новорожденный младенец!
Я стал уверять, что этот сверток вовсе не мой, как не мой заключавшийся в нем младенец, но полицейские только саркастически улыбались.
Составили протокол, и меня засадили в кутузку до выяснения дела следствием.
Так я и провел все праздники в милом обществе настоящих воров и, разумеется, лишился своей должности. Положим, потом все выяснилось, и я был приговорен лишь к штрафу «за нарушение общественной тишины и порядка». Но за причиненные мне этой глупой историей убытки меня никто ничем не вознаградил, – заключил со вздохом рассказчик.