Большая коллекция рассказов

Джером Клапка Джером

Но он вежливо высвободил свою руку и твердо сказал:

– Благодарю вас, сэр, за вашу любезность, но я ничего больше не пью… ничего, кроме воды.

По-видимому, ему хотелось отделаться от меня. Но избавиться от литератора, почуявшего хороший «материал», не так-то легко, как он думал. Я стал расспрашивать его о родителях, о родственниках и о том, все ли они еще с ним.

– Пока еще да, но я не в состоянии буду вечно содержать их. Нынче очень трудно прокормить целую ораву; я же такой добродушный, что каждый пытается воспользоваться этой моей слабостью без всякого зазрения совести.

– А как вам самому живется?

– Благодарю

вас, сэр. Ничего, живу понемножку. Господь всегда печется о своих слугах. У меня теперь есть небольшая торговля близ Коммершел-роуд, – прибавил он с самодовольной улыбкой.

– Где же, собственно? – осведомился я. – Мне бы хотелось опять навестить вас.

Он крайне неохотно дал мне свой адрес и, процедив сквозь зубы, что будет «очень польщен» моим посещением, поспешил раскланяться со мною.

Я видел, что он лгал, но, несмотря на это, отыскал его на другой же день. Меня очень заинтересовала произошедшая с ним перемена, и мне захотелось видеть его в новой обстановке; а что она должна быть новою, в этом я не сомневался.

Оказалось, что у него просто-напросто ссудная касса, и дело идет бойко, как, впрочем, всегда бывает в подобного рода учреждениях. Самого Берриджа я не застал: он был на собрании членов общества трезвости, как сообщил мне отец, находившийся в конторе. Старик тотчас же узнал меня и пригласил в квартиру, находившуюся за конторой.

Хотя день был свежий, в гостиной не было огня, и оба старика заметно съежились и дрожали, сидя по обеим сторонам холодного камина. Они, по-видимому, обрадовались мне не более, чем накануне их сын; но, после нескольких минут неловкой заминки в словах, к миссис Берридж вернулась ее природная общительность, и мы с ней по-дружески разговорились. Между прочим я спросил ее, что сталось с вдовой их старшего сына, которую я видел больной в мое первое посещение.

– Право, не знаю, – ответила старушка. – Могу только сказать, что она больше не живет с нами… Видите ли, сэр, Джек сильно изменился… Он… как бы это сказать… он теперь очень недолюбливает тех, которые не имеют благодати, а бедный Джек никогда не был из богомольных, – с легкой заминкой поясняла она, видимо, и болея душой за сына, и в то же время чувствуя потребность высказаться о нем человеку, который мог понять ее и посочувствовать ей.

– А где же ваша младшая дочь?

– Бесси?.. О, она давно уже служит в одном доме. Джек говорит, что нехорошо молодым девушкам долго засиживаться дома без дела. Ну, вот, мы ее и отдали в няньки. И ученье и музыку бросила. Не хотел Джек больше этого, как он называет, баловства. А она, говорили учительницы, была такая способная и прилежная…

– Однако сын ваш действительно сильно изменился, – заметил я. – Я уже вчера это подумал, но все-таки не предполагал, чтобы с ним произошла такая перемена.

– Увы, и узнать нельзя! – печально подтвердила бедная мать, кивая в такт словам своей седой головой. – Совсем другая жизнь у нас пошла, чем в то время, когда вы в первый раз побывали в нашем доме. Конечно, мы не жалуемся на Джека. Если ему это послужит в пользу на том свете, как он говорит, то нам делать нечего, потерпим ради него, не правда ли, муж?

– Конечно, – пробурчал старик, глубже запуская озябшие руки в рукава плохонькой одежды.

– Да что же такое случилось с вашим сыном? – продолжал я, – С чего он так изменился?

– Его изменила одна молодая женщина, – откровенничала старушка. – Она собирает деньги и вообще все, что дадут, для какого-то религиозного

общества… кажется, для обращения в христианство заморских язычников. Вот как-то в прошлом году явилась она и к нам, и Джек по своей прежней щедрости дал ей сразу пять фунтов. Через неделю она пришла опять и долго толковала ему о том, что он большой грешник, так как занимается нехорошим делом, и что если он не бросит этого дела, не раскается и не будет служить одному Богу, то после смерти попадет прямо в ад. Тогда он еще засмеялся ей в лицо; но она на это не обиделась, а пришла опять и еще много раз приходила и прожужжала ему все уши, так что он понемногу начал сдаваться ей. А в один вечер она утащила его на собрание каких-то «возродителей», и он пришел оттуда совсем возродившимся.

Вскоре после этого он бросил свое занятие и приобрел эту контору, хотя мы со стариком никак не можем понять, чем это лучше. Нам даже кажется, что это гораздо грешнее, чем принимать ставки на скачках. У меня сердце сжимается, когда я вижу, как он сделался безжалостен к бедноте. Прежде каждому помогал чем мог, а теперь и с нищего последнее тащит. Но те, возродители-то, напели ему, что бедные сами виноваты в своей бедноте, потому что грешны, и Бог их наказывает, отнимая у них последний кусок для того, чтобы этим куском могли пользоваться такие святые люди, каким стал Джек, слушаясь их учения.

Богатеть начал наш Джек, и чем больше он богатеет, тем скупее становится к нам. Понемногу он лишил нас всякого удовольствия. Сперва перестал угощать нас, как бывало прежде, стаканчиком вина, пунша или еще чем-нибудь, что так хорошо подбадривало нас, стариков. Потом отучил отца курить… Положим, не совсем отучил: отец очень скучает по своей привычной трубочке, да наполнить-то ее ему теперь нечем. И это лишение для моего старика еще хуже, чем лишение вина. Трубку-то ведь он всегда курил, а вином баловался редко, и то вместе со мной. А в последнее время Джек начал сокращать расходы даже на еду и на дрова. Еле дышим и мерзнем. Видите сами, как у нас холодно… И угостить доброго человека теперь нечем. Никаких запасов и денег в доме он больше уж не оставляет. Раз отец взял до его прихода из кассы шиллинг, так что потом было – и вспоминать страшно…

Только все и твердит, что чем труднее нам жить, тем мы будем угоднее Богу. А мы со стариком по своей глупости думаем, что вряд ли угодно Богу, чтобы люди мерзли, голодали и не видели никакой радости, когда они ни в чем перед ним не грешны, никогда ничего дурного не делали и не желали зла другим. Не поймем мы всей этой премудрости, и нам кажется, что наш бедный Джек теперь-то именно теряет свою душу, вместо того чтобы, как он думает, спасти ее, да и нас только в грех вводит. Ведь как мы ни смирны и ни покорны, а по временам все-таки и мы ропщем, когда сделается уж очень невтерпеж…

В это время в дверях конторы задребезжал звонок. Старик поспешил туда. Оказалось, вернулся хозяин, а вместе с ним вошла старая, трясущаяся, изможденная, бедно, но опрятно одетая старушка. Началась бурная сцена. Старушка принесла проценты за полученную ею под заклад какой-то вещи ссуду, но опоздала на день, и закладчик не принял от нее взноса, основываясь на законе, дававшем ему право пользоваться малейшей просрочкой. Ни слезы, ни жалобные мольбы несчастной не могли смягчить его. Наконец он стал угрожать полицией, если «нахалка» не отстанет. Заглушая рыдания, старушка ушла, а Джек как ни в чем не бывало вошел к нам и, небрежно поздоровавшись со мной, сказал: