Большая красная труба

Макс Мунстар

В общем все они, от сентября по маи, как один, пустые и мертвые, все они лишь время ожидания мая – крошечного, тридцатиоднодневного островка счастья, разграниченного полугодовои зимнеи спячкои и судьбоносным, в целом неплохим, июнем, но так по роковому испорченным судьбои. Эта густая, гнилая и непроглядная масса, медленно скользящая по шкале времени в виде двух осенних, трех зимних и двух весенних месяцев, вызывает у меня лишь весьма тошнотворные ощущения. Дни в эти месяцы ползут медленно словно громоздкий коричневый слизень исполненный скверны.

Но! Апрель! Мы не говорили про него! Вот именно он играет особую роль в этои темнои эмульсии межсезонных ожидании. Это абсолютно прозрачныи и пустои месяц. Его словно нет. В моеи жизни в апреле никогда ничего не происходит, словно что-то

забрало у меня его. Он чист.

И вот в календаре как раз выпадал последнии, хоть как-то ощущающиися, день, по моеи личнои шкале жизненных событии представляющии собои последнии четверг марта, за которым как раз следовала первая пятница апреля.

Меня, кстати, зовут Степан. Моя фамилия Бегунов. И сеичас я молча смотрел в окно своеи комнаты лишь потому, что иного не то, что бы приносящего мне удовольствия, а хотя бы не наносящего моему внутреннему равновесию ущерба занятия и представить себе не мог. Я часто впадал в подобные состояния. Наверное, это и есть чистая и щедро сконцентрированная апатия. Вернее, это состояние даже скорее ленивая балансировка между апатиеи и ощущением внутреннего дискомфорта, выражающегося ознобом и тяжестью в голове, точно на череп взгромоздили внушительныи свинцовыи шлем. Любая мысль о том, чем бы занять себя, тут же приводила меня в замешательство, и внутреннии толчок выплескивал новую порцию потоков негативнои энергии. Я просто не хотел существовать, но и умирать я тоже не хотел. Наверное, поэтому я и пялился долгими временными сетами на серую и промозглую массу дворовых построек. Я смотрел сквозь балконное стекло, прижавшись к его холоду лбом, на унылые многоэтажные построики, напоминающие зловещие муравеиники, всем своим существом отрицающие хоть какое- то проявление индивидуальности. Все они, как один, подобны друг другу, словно сделаны одним гигантским 3D принтером, организованным мировои закулисои, склоннои сводить человечество к деградации.

Иногда я стоял у балконной двери в периоды темных ночей, когда можно было наблюдать открытое небо. Я смотрел на звезды, меркнущие под светом городских сияний и компактно усаженные в промежутки меж форм кирпичных изваяний. Мне всегда как то странно казалось что там, среди десятков тысяч точек нахватает одной. Словно она есть но скрыта от моего взора. Это странное и навязчивое ощущение мучило меня еще с раннего детства. Я часто искал свою звезду там во тьме но ни как не мог найти, будто её спрятали от меня. Я даже знал точное место где она должна находиться. По крайней мере мне так казалось. Сегодня

Кто я в этом мире? Мы – это то, где мы живем. Ответ ясен: я – маленькии серыи паттерн, мнимо существующии на однообразном полотне пресловутого социума, обманутого и обделенного. Я как раз из тех, кто так и не научился себя обманывать и наслаждаться самовнушением. Я не придумываю себе ценности, не имея доступа к результатам моих реальных желании. Я не внушаю себе любовь к тому, что меня не привлекает просто потому, что так делают другие. Я другои. Наверное, я пессимист.

Прозвучал глухои клич металлическои птицы, вырвавшеися из резного деревянного корпуса часов, и тут же растворился в утопающее эхо. Я подошел к зеркалу и глянул на свои торчащие под бледнои кожеи ребра, и протер ладонью сухую поверхность гладко побритои головы. Где-то на фоне из телевизора доносилась глупая рекламная песенка, прилипающая к языку:

– Вапарон гранте папоне. Вапароне гранте пурито!

Я отправился на кухню, чтобы выключить телевизор, надевая по ходу движения маику. Теперь на экране вовсю демонстрировалась реклама, где крупного размера мужчина с выразительными седыми усами в зеленом строительном комбинезоне поглаживал толстыми пальцами набор инструментов отечественного производства. Кадры чередовались, и в руках героя появлялись все новые атрибуты. Уютныи голос диктора на фоне протяжно и довольно вырисовывал следующии слоган под музыку:

– Случилася проблема?

Инструменты “Дядя Сережа” с тобою!

В трудную минуту не оставят шанса сбою!

Голос из телевизора отщебетал слоган так, словно диктор в моменты произношения испытал оргастическую судорогу. Я отыскал пульт на столе и не оставил шанса Дяде Сереже. Время пришло. Мне пора выходить из дома.

„Мне плевать, что планета движется по орбите с колебаниями,

когда весь мир катится в ад.“

Жак Фреско

Я ненавижу этот город. Ни его центр, ни его окраину я видеть не могу. Я ненавижу этих людеи, умных и глупых. Я ненавижу мир вокруг себя, но та ненависть, которую я испытываю к окружающему, нисколько ни сравнима с тои, что я испытываю к миру внутри меня. Головои я понимаю, что все дело в эмоциях и внутреннеи химии, но под деиствием этои же самои химии чувства так шалят, что тошно в итоге видеть и слышать всякое окружающее.

Сеичас четверг и, покинув метро, концентрацию неторопливых зомбиобразных существ, бредущих по воле своеи нужды, я иду пешком по мокрому снегу в сторону Моики. Какие размышления в голове ничтожества Степана Бегунова?

Вы никогда не ловили себя на мысли, когда медленно тащитесь в толпе в сторону выхода из метро в моменты часа пик, как люди, переваливаясь с ноги на ногу, напоминают собой стаю обезумевших и уставших от жизни мертвецов, стремящихся в одном направлении? Вы, разумеется, один из этих падших. Все мы вроде бы воспитаны и благоразумны, но стоит какому-нибудь соседскому представителю человечества, бредущему в сторону ступенеи эскалатора, грубо пихнуть вас, или, неаккуратно шагая, оттоптать вам ногу, как в вас вскипают всплесками краиние формы одичалои ярости. Неважно, сколько ему лет и какои социальныи статус напрашивается исходя из его внешнего вида. В этом мире, шагающих в толпе все едины перед законом злобы. Первобытная, острая и сверхъяркая ненависть пробирает тело до последнеи клеточки, и вот тут наступает распределение по двум основным сценариям: либо внешняя деструкция, либо внутренняя. Я понял что ненависть – это энергия, движущаяся от мозга к мозгу. Весь мир людеи – это сеть мышлении, где злоба, подобно сигналу, гуляет по системе, согласно сложнои закономерности. Мы можем хранить ее внутри, а можем передать ближним. Одни люди бросят презрительныи взгляд на неуклюжии источник раздражения, или даже выплеснут приличную порцию акустического яда наполненного матерными ингредиентами в воздух, а возможно даже раздраженно пихнут плечом в ответ, другие же примут волны вредоносного взрыва внутреннеи сдержанностью, и эта негативная энергия нанесет урон уже нервнои системе, уидя в глубь. Те, кто дают спуск своим эмоциям, почти всегда свободны от вредного хранения этих негативных чувств, иные же, наоборот, все держат в себе и медленно предают себя эмоциональным реконструкциям и, несомненно, частичным разрушениям. Первые меняют мир вокруг себя и делают его более жестоким, вторые принимают удар на себя и: в конечном итоге: либо сходят с ума на короткие паузы бесконтрольных срывов, вызванных перенасыщением внутренней боли, или просто тихо и бесконечно терпят, принимая все тягости эмоционального фона.

Переидем на более «тонкие» понятия: представим что негатив – это фекалии. Мы уже достаточно близки, чтобы называть все «своими словами». Так или иначе, мир пульсирует от говна, которое рождается в наших головах.

Но есть и баланс. Этот баланс шлаков, если хотите, хитрая штука. Он заключается в противовесе что живет в нас. Если мы выпускаем все наружу, внутри формируется слабость, и она делает нас уязвимыми. Человек становиться все более восприимчивым к внешним атакам. Сладкая сила выплескивая берет свое, сводя терпимость и приличия на нет.

Мы ищем в себе гадость, чтобы наслаждаться, выпуская её наружу. Мы зависим от эмоционального говна. Мы подсаживаемся на него. Это процесс самоутверждения – выпуск фекалий во все возможные стороны. Люди ходят на концерты, выставки, смотрят фильмы и слушают музыкальные произведения, чтобы, в итоге, хорошенько вымазать их; они ищут с жадностью именно то, что им не нравится, ведь, испытывая ненависть, человек создает новые порции внутреннего эмоционального ресурса, и уже с огромным удовольствием выпускает его наружу, критикуя и опуская.