Большая нефть
Шрифт:
Только вот Андрея Ивановича зачем-то смущать взялась. Встретится с ним глазами, вспыхнет — отведет взор, а потом опять украдкой на него поглядывает. Нет, Машенька. Поищи-ка себе кого-нибудь более подходящего. Помоложе, поуживчивей. Без разных там вредных привычек. Вроде привычки переезжать с места на место в поисках — где потруднее.
Дорошин в своих ботинках бодро хрустел по смерзшейся дороге. Парторг еще не отошел от разговоров с начальством.
— Доволен, Андрей? Хроникой-то?
— Так а что? — рассеянно ответил Векавищев. —
— А ты ведь не верил, что привезу.
— Не верил?
— Нет.
— Не помню…
— Андрей, — помолчав, снова заговорил Дорошин, — ты это, знаешь… Начальство торопит. Первая нефть — вот как нужна! Позарез! — Он неловко чикнул себя ладонью по горлу.
Векавищев криво пожал плечами. Одними просьбами да заклинаниями нефти не добудешь. Если нефть есть, она пойдет. Если нет нефти — все бесполезно.
Они подошли к вагончику бурового мастера, где Дорошин оставил несколько свертков, прежде чем идти смотреть кино в будку. Сейчас он вытащил эти свертки, предъявил.
— Гляди лучше, Андрей, привез тебе новую наглядную агитацию.
Андрей Иванович поглядел. Красивая агитация. Буквы красные и белые, картинки в три краски нарисованы.
— Ну ты прямо как Николашка во время Первой мировой, — брякнул Андрей Иванович. — Знамена на передовую шлешь!..
Дорошин аж в лице переменился. Схватил Векавищева за рукав, притянул к себе, зашептал сквозь зубы:
— Да ты чего? Ты чего, Андрей? Ты соображаешь? Будь на моем месте сейчас Михеев, уже завтра донос ушел бы… — Он потыкал указательным пальцем в небо. — На самый верх!..
Векавищев с доброй насмешкой смотрел на парторга. Всем хорош Макар Степанович, но перестраховщик — таких еще поискать! А все потому, что не может забыть времен, когда начинал на партийной работе. И времена-то, между прочим, не такие уж далекие. Тогда за неосторожное слово можно было уехать очень далеко и очень надолго… Впрочем, даже Дорошин постепенно оттаивает. Но очень постепенно.
— Ну при чем тут Николашка, знамена? — с мягкой укоризной повторил Макар Степанович. — Тебе, может быть, голые стены в бытовке нравятся? Бери да благодари.
— Я благодарю, благодарю, Макар, но от твоих плакатов нефть все равно не появится. Ты-то хоть понимаешь, что добыча нефти — не производство спичек и карандашей? И мне техника нужна, техника!.. Стройматериалы!.. А не плакаты твои!.. Дай сюда!
Он непоследовательно выхватил у Дорошина листы, скатал их в трубку.
— Давно бы так, — сказал Макар Степанович, тревожно следя за старым другом. Не нравилось парторгу, как глядит Векавищев. Как будто червяк его точит. И никому про этого червяка знать не следует.
Вот, положим, Ваня Листов — счастливый человек. Приказали ему: надо бурить! Идет и бурит. И твердо верит, что нефть пойдет. Почему? Потому что так сказали старшие товарищи.
А Векавищев — сомневается. Самым тайным, самым дальним уголком души, куда никому ходу нет. От самого себя скрывает.
Если и вторая скважина окажется сухая…
— Добился ты, Макар, своего, — с досадой бросил Векавищев.
— А чего я добился? — удивленно развел руками Макар Степанович.
— Того. Испортил настроение в праздник.
— Кто, я? — потрясенно переспросил Дорошин.
— А кто? — в упор уставился на него Векавищев. — «Первая нефть вот так нужна!» — Он постучал себя по горлу ребром ладони с такой силой, что поперхнулся и закашлялся. — Ну тебя совсем! Ты зачем сюда приехал? Праздничный концерт проводить? Вот иди и проводи!
С этими словами он скрылся в бытовке.
Дорошин читал Векавищева как книгу и даже обижаться не стал. Понимал: у мастера очень неспокойно на сердце.
Ладно. Перекипит. На концерт все равно придет. Артисты приехали — аж из областной филармонии.
Несколько часов тряслись на грузовике, потом грелись чаем с бутербродами, а самый главный, который у них за руководителя, — и чем покрепче. Скоро выступать начнут. По слухам, солистка там одна есть, Марченко, — женщина нечеловеческой красоты. Дорошин видел их всех, включая и «нечеловечески прекрасную» Марченко, одетыми в ватники и закутанными в платки, поэтому сказать что-то положительное на сей счет пока что не мог.
Он направился к библиотекаршам.
Смуглая красавица Маша встретила его ясной, спокойной улыбкой. А вторая — ее помощница, Вера Царева — так и завертелась перед ним, точно балованная дочка.
— Ой, здрасьте, Макар Степаныч. Может, книжечку возьмете?
Глазами так и стреляет. Смешная. У этой все незатейливо: закончила школу, живет в Междуреченске с братом Глебом и младшей сестренкой (родители не то померли, не то сидят давно и прочно). Год после школы Вера болталась без всякого толку, торжественно грозилась поступать в Сельхозакадемию, даже уезжала вроде бы документы подавать, но потом вернулась и ни про какую Сельхозакадемию больше не заговаривала. Пробовала работать в продуктовом магазине, да быстро уволилась без объяснения причин. Глеб ходил потом, улаживал какие-то дела и бил морду одному местному парню, который в том же магазине временно трудился в качестве грузчика.
Маша, постарше, поспокойней, поопытней, взяла Веру под свое крыло. Работа в библиотеке тихая, хотя и пыльная. В смысле — пыли много. Сиднем сидеть и ждать, пока буровики сами собой потянутся к знаниям, естественно, было не по-комсомольски, поэтому Маша с Верой организовывали выезды на буровые, прямо в бригады. Предлагали новинки советской литературы, вели разъяснительную работу насчет классического наследия. «Что ты в школе читал — про то забудь, — убедительным тоном ворковала Вера, всучивая суровому буровику растрепанного Шекспира. — Ты новыми глазами на это погляди. Я сама как перечитала про Печорина — ой, что со мной было!.. Прямо полночи не спала, все думала. В школе-то мы совсем глупые были».