Большая нефть
Шрифт:
— Советский человек имеет право на отдых, — уговаривал его Дорошин. — Так?
— Право — оно и есть право, потому что я имею право им не воспользоваться, — отбивался Векавищев (уже в самолете).
— Ошибаешься, Андрей Иванович! — с торжеством объявил Макар Степанович. — Плохо Конституцию знаешь. Вот, положим, там сказано, что советский человек имеет право на труд. Так? Так. А право не воспользоваться этим правом он, скажи на милость, имеет? Нет. Потому что всякий, кто не работает, он и не ест, ибо тунеядец. Так же и с правом на отдых.
— И как же называется
Дорошин помолчал некоторое время, подбирая ответ, а потом отрезал:
— Дурак! Вот как он называется. Надорвешься — кто твою нефть качать будет?
В доме отдыха все было замечательно: процедуры, прогулки на свежем воздухе, танцы под аккордеон, кино. Нашлась и одна очень приятная интеллигентная женщина подходящего возраста. Андрей Иванович, сдержанный, симпатичный, с надежными рабочими руками, вызывал у нее определенный интерес. Она подсаживалась к нему за стол, приглашала на прогулки, мужественно отказывалась от танцев (потому что не танцевал Андрей Иванович) и в конце концов высказалась откровенно:
— Я знаю, все это звучит глупо — и так не принято… Принято, чтобы мужчина первый… Но я вижу, что вы так и не скажете мне этих слов. Андрей Иванович, я предлагаю вам… создать семью. — Она страшно покраснела, опустила глаза, но нашла в себе силы продолжить: — У меня хорошая квартира в Костроме, про мою работу в школе вы всё знаете… Есть всё необходимое для того, чтобы…
Векавищев просто ответил: «Я не могу» — и весь вечер ухаживал за ней как за тяжелобольной. Приносил ей лимонад, поддерживал под руку. Прощаясь, она сказала:
— Я не буду делать вид, будто ничего не произошло или что это какое-то досадное недоразумение. Наверное, я напугала вас. Сказала что-то лишнее. Мой адрес у вас имеется, пишите, если надумаете. Только учтите, что я долго ждать не стану. Мне не хочется встречать старость в одиночестве, поэтому…
Векавищев неловко поцеловал ее — хотел в щеку, но попал в нос, — и на том они расстались.
Дорошин был в таком гневе после этой истории, что всю дорогу до Междуреченска с Векавищевым не разговаривал. Теперь же у него появился случай отыграться.
— Кстати, Андрей, можешь обижаться на меня, сколько влезет, но скоро мы решением партийной организации управления обяжем тебя жениться. Холостая жизнь — прямой путь к аморалке. Не знал? Дору Семеновну спроси, она тебя просветит. Мы с Буровым даже к ордену тебя по этой причине представить не можем.
— Я согласный на медаль, — сообщил Векавищев. — И вообще… — Поддавшись искушению, он посмотрел на певицу более пристально. — С чего вы взяли, что она не замужем? Я к ней сунусь с этим… ну, с этим… — Он окончательно смутился. — Дураком меня выставить затеяли? Затейники нашлись…
— Мы разведку вышлем, — невозмутимо заявил Авдеев. И подозвал Ваню Листова: — Вань, слышь, сходи разузнай там сторонкой, аккуратненько, — певица замужем или как?
Ваня весело кивнул:
— Сделаем.
Авдеев проводил его взглядом и проговорил едва ли не с завистью:
— Вот ведь простая душа. Попросили — сделает.
Векавищев сунул руки в карманы, отошел, всем своим видом демонстрируя безразличие. Ему хотелось побыть одному. Послушать, в самом деле, пение. Душевно так получается. И хоть на пять минут избавиться от всех этих назойливых забот, которые долбят голову, точно сумасшедшие дятлы.
— Говорят, дятлы дохнут от сотрясения мозга, — сказал Векавищев в пустоту.
Проходивший мимо Васька Болото глянул на мастера дико, но в разговор вступать не стал. Здесь все с придурью, если не сказать хуже… А которые нормальными кажутся — те вообще сволочи, взять того же Кобенко. Маша-библиотекарша и года с ним не прожила. И не сказать, чтоб счастлива за таким мужем-то была. А теперь Кобенко уезжает, скатертью дорожка. Вот Кобенко — абсолютно нормальный. Ищет, где зарплата лучше и условия проживания человеческие. Ну и жену заодно бросил. За несходство характеров. Пьяный он ей, наверное, не нравится, вот и все несходство характеров. Приспособленец и сволочь, одно слово.
Болото плюнул и выбросил Кобенко из головы.
— Ты мне скажи, Саныч, — обратился Дорошин к Бурову и покивал вослед Андрею Ивановичу, — чего он в бороде ходит, как Лев Толстой?
— Так он и пашет, как Лев Толстой, — рассеянно ответил Григорий Александрович. — Говорит — сбреет, когда первая нефть пойдет.
Друзья обменялись быстрыми взглядами и дальше развивать тему не стали. Хватит на сегодня. И в самом деле — праздник ведь. Хочется и концерт послушать.
В личной жизни Векавищева все обстояло чуть-чуть сложнее, чем у его друзей. Хотя, в общем, просто ни у кого не складывалось. У того же Авдеева в «багаже» серьезная драма: после посадки жена мгновенно подала на развод. Илья Ильич не осуждал ее. Наоборот, считал, что поступила предусмотрительно. И хоть сидел Авдеев по самой обычной уголовной статье, никаким врагом народа не числился, но бывшая гражданка Авдеева тщательно оберегала свою биографию от любых нежелательных связей.
Ну и что? В Сибири Авдеев встретил Марту. Марта была, как легко понять из ее имени, природной волжской немкой, а в Сибири очутилась… тоже нетрудно догадаться, когда и при каких обстоятельствах. И никого лучше и вернее Марты у Авдеева не было и нет.
Сейчас она ожидала третьего ребенка. Двое старших были мальчики. Авдееву, конечно, хотелось теперь девочку. Впрочем, в этом он открыто не признавался — скорее, намекал, кивая на дочек Дорошина:
— А неплохо, говорят, иметь дополнительных хозяек в доме? Одна у печки, две на подхвате…
Дорошин неопределенно отвечал, что «невесты растут», но в тему не углублялся. Жена парторга, Ольга, была женщиной властной, внешне — красивой, представительной; она заведовала в поселке детскими учреждениями и, если дело касалось детей, бесстрашно шла напролом. Векавищев подозревал, что Макар Степанович слегка опасается супруги. Слегка. Самую малость у нее под каблучком. Впрочем, эта тема вообще никогда не затрагивалась. Строжайший запрет! Строжайший!