Большая родня
Шрифт:
Дмитрий долго прикидывал, как сказать Михаилу, что Тур вступает в брак с Соломией. И ночью, проснувшись, не мог заснуть, думая, как уменьшить боль Созинову. Он видел, как тяжело было на душе у парня, видел, как тот сдерживал себя, упрямо работая над книгами и планами, вводя в отряде разные новинки и ухищрения, более всего пригодные в лесной борьбе с врагом. Дмитрий так и не смог придумать что-то стоящее: тяжело вмешиваться в чужие интимные дела.
На следующий день после политинформации, которую проводил Тур, Дмитрий собрался ехать домой; к нему подошел Созинов.
— Дмитрий Тимофеевич, возьмите с собой.
— Езжай, будешь дорогим гостем у меня.
— Да я не к вам думаю, — замялся.
— К кому же?
— К Марте Сафроновне заскочу. Лечила же она меня, — прибавил, будто оправдываясь.
— Что-то ты зачастил в тот двор. Как она живет?
— Ничего. Вам привет передавала. Тогда, когда мы только заехали в село, — оживился, — я сказал ей о вас, так чуть не сомлела она.
— Вот как, — призадумался Дмитрий и тихо прибавил: — Когда-то мы любились с нею. Давно это было. И остались друзьями на всю жизнь. Уважаю ее и за прошлое, уважаю и за то, что никогда святым словом «мать» не пренебрегла, уважаю и за то, что теперь, в тяжелые дни, прятала у себя раненных, чем могла, помогала им, и нам, партизанам, не раз ее слова помогали.
Созинов ощутил волнение Дмитрия, понял, что тот в глубочайших тайниках своей души хранит образ Марты. И это так растрогало его, что не выдержал — признался:
— А я, Дмитрий Тимофеевич, еще уважаю Марту Сафроновну за то, что она такую дочь вырастила.
— Хорошую?
— Очень… Я и сказать не могу. Какая-то такая у нее привлекательность, что и объяснить нельзя. Ну, вот как благоухание этого цветка, — махнул рукой на куст шиповника. — Не опишешь его, а слышать — всюду слышишь. Иногда бывает девушка и скромная, и работящая, и красивая, однако, будто тень, таится в ней какая-то нарочитость, скрытая влюбленность в себя или что-то другое. А у Нины ничего этого нет. Поэтому и кажется: все, что она делает, говорит, — должно быть только так, а не иначе.
Дмитрий с нескрываемым любопытством слушал Созинова, все больше убеждаясь, что его любовь к Соломии пригасило новое чувство.
— Понравилась тебе девушка?
— Очень, — признался горячо и искренне.
— Ну, и ты ей нравишься. Такие не могут не нравиться.
И долго еще Созинов расспрашивал о жизни Марты Сафроновны, однако Дмитрий понимал, что не так его интересовала жизнь молодицы, как желалось поговорить, поделиться своими мыслями, еще раз вспомнить девушку, что так нежданно-негаданно приворожила его.
XXІІІ
Волнующая весть облетела все отряды, все землянки. Только и разговоров теперь было: из Москвы прилетит самолет. Привезет оружие.
— Хоть бы краешком глаза увидеть людей с Большой земли, хоть бы одним словом перемолвиться, — вздыхал, лежа на траве, маленький, подвижный Кирилл Дуденко.
— Ты же стихи перепиши, — пошлешь в столицу, — приказывал Слюсарь. — Гляди, еще попадешь заочно в писательскую семью. Песни у тебя правильные…
— Годятся ли они куда? — призадумался молодой поэт.
— Годятся. Это стихи о нашей жизни. И так за сердце берут, что винтовку крепче сжимаешь, — убеждал Алексей Слюсарь. — Скорее бы самолет прилетал.
— Сталин нам помощь посылает. Не забыл про своих детей, — прорвало даже молчаливого Лазорку Иванца. Он лег на землю, уперся головой в высокий с выемкой пень, мечтательно засмотрелся на небо, будто следил, не появится ли где крылатый вестник.
Волновался и Дмитрий. Несколько раз ходил смотреть на давно высохшее болото между двумя лесами, где партизаны устроили площадку для самолета.
Лишь один Пантелей Желудь в это время проявлял большое спокойствие и хозяйственность. Он несколько раз мотнулся по селам, достал сала, масла и все это тщательно завернул в чистый холст и сложил в своей землянке.
— Пантелей, не думаешь ли ты продсклад открывать? — смеялся Алексей Слюсарь. — Может помощником Гаценко собираешься стать? Он тебя научит труситься над каждым узелком.
— И чего ты пристал, как сапожная смола? Иди уже себе куда-нибудь, а то от тебя, как от перца, чихать хочется, — недовольно бормотал парень. — Только ведь если кто к мешку полезет — вязы скручу, голову оторву, тогда вам Гаценко против меня самым мягким либералом покажется. — И для пущего веса прибавлял: — Это для гостей подарок. Понятно?
В конце концов штаб партизанского соединения дал Дмитрию задачу занять двойную круговую оборону по дорогам и вокруг посадочной площадки, приготовить ракетные шашки для сигнализации.
В погожий весенний вечер недалеко от лужайки собралось в лесу партизанское командование. Радость, волнение и торжественность были у каждого на лице. Даже раненные, привезенные для эвакуации в глубокий тыл, не нарушали стоном странной лесной задумчивости.
— Дождались, Дмитрий Тимофеевич, — тронул его плечо Иван Васильевич. И в том одном слове «дождались» было все: и счастье, и признательность Большой земле.
— Дождались, Иван Васильевич, — ответил шепотом, веря и не веря, что прилетит самолет. Изредка в лесу треснет сухая ветка, зашуршат чия-то шаги и сразу затихнут. Только Дмитрий ощущал, что за каждым деревом притаился партизан, чтобы хоть одним глазком увидеть вестника родной столицы.
И вот далеко-далеко в воздухе неясно запели моторы. И каждый партизан в напряжении потянулся всем телом к этому гулу, будто к наиболее дорогой песне, какую когда-то в детстве пела мать. А рокот приближался, приближался, стоял в небе и на земле, так как сердце у каждого билось вместе с мотором. В конце концов среди звезд появилась летящая звезда, над лесом пролетела ширококрылая птица. Зелено, красно, бледно мигнули крылья и хвост самолета. Раз, и второй, и третий раз.
И в ответ с земли поднялись три ракеты: красная, зеленая и желтая. Потом на площадке вспыхнули ракетные шашки, и самолет низко пролетел над лесом, запрыгал по земле. А со всех концов бросились к нему люди. Даже часть охраны не выдержала — побежала к долгожданной птице.
Если бы не присутствие Ивана Васильевича, Дмитрий, определенно, тоже побежал бы, как нетерпеливый мальчик.
Не выключая моторов, самолет остановился, и из него с автоматом наготове выскочил представитель штаба партизанского движения.