Большая скука

Райнов Богомил Николаев

Эта моя уступчивость приподняла настроение хозяина, и он стал излагать свои мысли о значении торговли – внешней и внутренней – конечно, в самых общих чертах. Вообще Тодоров говорил со мной добродушным и чуть-чуть нравоучительным тоном, пытаясь втолковать мне, без особой надежды на успех, некоторые азбучные истины.

– И все-таки внешняя торговля во многих отношениях заманчивей, – осмелился я заметить.

Однако, учуяв грозящую опасность, Маргарита поспешила воскликнуть:

– Какое роскошное зеркало!..

–

Особенно когда видишь в нем ваше отражение, – галантно добавил хозяин.

Затем подали кофе и конфеты.

Шесть часов. Черно-белый пароход исторгает надрывный, решительный рев, словно готовится пересечь океан, хотя рейс до Мальме длится не более часа. Грохот машин становится сильней, и корабль медленно отделяется от причала. Дороти стоит на палубе в очень красивом платье в белую и синюю полоску. Разве мыслимо морское путешествие без такого платья? Она вскидывает на прощание руку, и мы с Грейс отвечаем ей с берега тем же.

К счастью, пассажирский пароход быстро исчезает за товарными судами, так что уставшие от махания руки теперь могут отдохнуть.

– Возьмем такси? – спрашиваю у секретарши, стоящей возле меня, как истукан.

– Зачем? Мистер Сеймур живет совсем рядом.

Пройдя метров сто по набережной, сворачиваем на широкую тихую улицу. На углу высится отель в современном стиле. На его фасаде, облицованном гранитом, неоновая вывеска: «Кодан».

– До чего унылый вид… – произносит Грейс.

– Вы слишком нелестно отзываетесь о моем отеле.

Я действительно перекочевал сюда, притом всего час назад. Верно, окрашенный масляной краской фасад отеля «Англетер» значительно эффектнее этого. Но я не могу себе позволить идти на такие разорительные траты только из-за степени белизны фасада и из-за стиля мебели.

– Я не про отель говорю, а про это вот здание, – уточняет женщина.

Возле самого отеля высится огромное складское помещение почти зловещего вида – бесчисленные окна, закрытые ржавыми ставнями, мрачные островерхие башни.

– До чего унылый вид… – повторяет Грейс.

– Никак не подозревал, что вы склонны придавать значение внешнему виду.

Секретарша не отвечает, продолжая идти ровным, почти солдатским шагом.

– Вот, например, ваш внешний вид и то, как вы держитесь, нисколько не согласуются с вашим именем, – откровенно говорю я, ибо, насколько я знаю английский, слово «грейс» значит «грация».

– Человек не сам себе выбирает имя. Имя вам навязывают родители, а поведение обусловливает профессия, – сухо замечает женщина.

– Только ваше поведение более свойственно секретаршам, которым уже за пятьдесят, стройным, как гладильная доска, и жалующимся на несварение желудка.

Грейс молчит.

– Я даже подозреваю, что и эти вот ваши очки вам совершенно ни к чему.

– О, у них всего полдиоптрии, – небрежно

бросает женщина, глядя перед собой.

– А по-моему, и того меньше.

И, прежде чем она успела возразить, добавляю:

– Удивительно, как он не заставил вас имя свое сменить.

Секретарша несколько огорошенно смотрит поверх очков, потом неловко бормочет:

– Не понимаю, что вы хотите сказать.

– Конечно, нельзя не признать, вам присущи какие-то черты женственности, – говорю я. – Но чтобы их обнаружить, надо хорошенько присмотреться.

– Интересно, как это вы сумели присмотреться ко мне, когда были так заняты Дороти?

– При должной организации на все найдется время.

– У вас, видать, организация четкая. Не успели проводить свою бывшую приятельницу, а уже занялись поисками будущей.

– Еще нет. Займусь несколько позже. И вероятно, не в подозреваемом вами направлении.

Эта дружеская пикировка продолжается до самой квартиры Сеймура. Она находится в бельэтаже старинного особняка, скрывающегося за высокими деревьями. Грейс дергает за ручку звонка, падающую из латунной львиной пасти. Но так как изнутри никто не отвечает, женщина еще два-три раза дергает хищника за язык.

– Странно. Говорил, что будет ждать нас тут, и… Ничего. В таком случае мы сами его подождем.

Секретарша достает из сумочки ключ и отпирает дверь.

– Прошу.

Комнаты, по которым мы проходим, кажутся нежилыми. Окна плотно зашторены массивными бархатными занавесями, старинная мебель в белых чехлах, над мраморными каминами огромные мутные зеркала. Похоже, что здешних обитателей давным-давно нет в живых.

– Ваш шеф тоже живет в довольно-таки мертвящей обстановке, – замечаю я, следуя за Грейс, которая зажигает свет и открывает двери.

– Владелец этой квартиры, один наш знакомый, постоянно в разъездах.

Наконец мы попадаем в помещение, с виду более жилое: занавеси на окнах раздвинуты, мебель без чехлов, на небольшом столике стоят бутылки и бокалы, на диване разбросаны газеты. Это нечто вроде кабинета или библиотеки: вдоль двух стен до самого потолка устроены стеллажи, сплошь заставленные книгами в старинных кожаных переплетах.

– Выпьете чего-нибудь? – спрашивает Грейс.

– Почему бы нет?

– Тогда поухаживайте за собой.

Торопливо убрав газеты, Грейс, однако, не садится на диван, а опускается в кресло и тут же замирает в своей обычной позе безучастной сосредоточенности, как бы готовая стенографировать. От нечего делать приближаюсь к столику и наливаю в высокий, вроде бы чистый бокал немного виски. Закурив сигарету, беру бокал и также устраиваюсь в одном из кресел. Мой взгляд, минуя строгое лицо секретарши, устремляется в окно, где на фоне серого полуденного неба темнеют высокие деревья.