Большая собака
Шрифт:
– Во-первых, мама, он не мой. Во всяком случае, в том смысле, который ты в это вкладываешь, – отвечает Лидочка маме. – А во-вторых, он свои картины продаёт в горсаду у фонтана по выходным, чтобы ты знала.
– Кто его мазню покупает?! – презрительно цедит мама.
– Можешь не верить, но его «мазня» разлетается! – Лидочка немного лукавит.
Разлетается не совсем то, что Генка маниакально творит, увлекаясь то импрессионизмом, то сюрреализмом, а то и вовсе поиском новых форм, как будто в этом мире ещё хоть что-то осталось непридуманным. Нарасхват идут его маленькие миниатюрки – одесские дворики, переходики, вид на Дюка «со второго люка», [34] шары Ланжерона, Сабанеевский мост, [35] колоннада и «плоский» дом. [36] «Он выпекает эти миниатюрки быстрее, чем мама жарит котлеты, и относится к ним со снисходительным высокомерием, как поэт, перебивающийся написанием поздравительных од на свадьбы и юбилеи. Но эти картинки города отлично кормят Генку, позволяя ему закупаться холстами, кисточками, красками и всякими прочими «штуками», во множестве необходимыми художникам. Ко всему остальному, к красивой одежде, модным ресторанам, заграничным сигаретам он, в отличие от Герочки, равнодушен. А ведь, может быть, много позже именно благодаря «попсовым» миниатюркам «Генки-колхоза» город останется таким, какой он сейчас. Генка думает, что пишет достопримечательность, а сам выписывает проехавшую мимо машину, спиленную акацию, замену булыжника на дурацкую тротуарную плитку. Генка считает, что ваяет «халтуру», а сам с упорством гениального хроникёра запечатлевает детали, может статься, очередной смены эпох. Генка – писатель городского пейзажа. Новый Костанди и Бабель, смешанный в палитре текущего настоящего. Хранитель того, чего нет уже мгновением позже. Он превращает пересыхающие водоёмы времени в миражи для ещё не родившихся любителей покопаться в окаменевших корнях юрских папоротников».
34
Если смотреть на памятник герцогу де Ришелье со второго канализационного люка, то свиток и складки одежды Дюка чрезвычайно похожи на мужские гениталии.
35
И белые шары пляжа, и Сабанеевский мост достаточно узнаваемы благодаря кинематографу.
36
Архитектурная шутка, построенная на оптической иллюзии. Находится в Воронцовском переулке. Привлекает массу туристов.
– О чём задумалась? – развязно спрашивает её Лёня и по-хозяйски кладёт руку Лидочке на бедро.
– О роли художника в истории, ни много ни мало! О том, что кое-кто не умеет рассказывать анекдоты, а иные – вовсе не так галантны, как положено мужчине. И ещё о том, что сильная надёжная шея в этой компании только у большой собаки Вили. Ну, и больше всего о том, что мне пора домой, если я не хочу потерять складку слизистой по неопытности, – отвечает Лидочка, решительно сбрасывая руку Лёнчика. – Пойду попрощаюсь с хозяйкой.
Ленка долго уговаривает Лидочку остаться, предлагает звонить её маме, но до телефона-автомата долго идти – за переезд. «Мой Петя» тоже сокрушается, но уже скорее из-за своего друга Лёнчика, положившего глаз на симпатичную Лидочку.
– Петя, Лёнчик для меня молод, – отшучивается Лидочка. – Мне нужен мужчина постарше.
– И поумнее, – вставляет ехидная Ленка.
– И помедленней на поворотах, – смеётся Лидочка.
«Мой Петя» провожает Лидочку до седьмого трамвая. Лидочка садится и уезжает, нисколько не жалея о несостоявшемся ночном море. Это какое-то неизвестное и не то море. Ночное море без сильной шеи и надёжной руки – не ночное море, а чёрная дыра, где неизвестно что происходит, и все предположения на сей предмет могут оказаться ошибочными.
Время опять выкидывает один из своих трюков – Лидочка быстро возвращается домой. Гораздо быстрее, чем добиралась сюда, хотя улица Московская не стала короче. Чтобы любая улица, любой маршрут стали короче, по ним не раз и не два надо проехать и пройти, это Лидочка хорошо знает. Но сейчас она удивительным образом для новичка, осваивающего новый путь, гораздо быстрее оказывается в своём городе, почти не заметив «этапов пути», пересадки с седьмого трамвая на третий, и пейзажи, казавшиеся утром зловеще-индустриальными, не так уж и зловещи. Они пахнут почти так же, как пейзажи 16-й станции Большого Фонтана. Анатомия рисунков и эстетика их перспектив подчиняются одним и тем же законам гармонии. И всё не так уж плохо. Даже опыт бессознательного состояния. И особенно – эта удивительная большая собака, похожая на пегую корову с «запахом ванили»: московская сторожевая по кличке Виля, не только разрешившая Лидочке утолить жажду и умыться в своём персональном озере, но и оказавшая ей первую медицинскую помощь своим большим тугим шершавым заботливым языком.
«Чёрт! – подскакивает Лидочка ночью на кровати. – Кажется, Ленка так и не налила ему свежей воды. После того как я использовала его не совсем свежую воду, у него не осталось никакой. День был безумно жаркий, и сменился он душной ночью, не приносящей облегчения. Такой огромной собаке наверняка жарко без воды».
Но у Ленки нет телефона. И Лидочка ворочается с боку на бок, откинув душную простыню, и убеждает себя, что не может Ленка забыть о собственной собаке. Не может. Не может. Не может. Лидочка идёт на кухню и пьёт воду из запотевшей в холодильнике бутылки минеральной воды, привезенной папой из бювета санатория имени Горького, и вода горька Лидочке. «Не может, не может, не может она забыть! Ленка умная. Ленка ответственная». И, наконец, под утро засыпает, заглушив доводами разума явственную чувственную волну, отлично улавливаемую из эфира.
Последующие дни почти стирают из конечного времени волнения по поводу гипотетической жажды большой собаки. Лидочка ещё немножко уговаривает себя, что у него есть хозяйка Ленка Лисневская. А она, Лидочка Юсупова, уже давно не ребёнок и не должна чувствовать себя ответственной за каждую бабочку. За каждого ничейного котёнка и даже за так выручившую её лично большую собаку Вилю. Того и гляди ещё и дети в Африке покоя давать не будут, а там и до психушки недалеко. Или в мать Терезу переквалифицироваться. Лидочка отгоняет от себя глупые мысли и даже немного саркастично шутит с собой. Восемнадцатилетний цинизм так нелеп, мосласт и наивен, как хорошенький щенок. Конечно, со временем, особенно если попадётся грамотный персональный тренер, цинизм окрепнет, нарастит мышечную массу пропорциональных объёмов в нужных местах, подсушит лишний жирок беззащитности, где дОлжно, подкачает защитную крепкую броню размера не меньше третьего – и нате, любуйтесь идеальной успешной самостоятельной взрослой женщиной, опасной, как натренированная служебная собака. Взрослые женщины умеют подавлять иррациональные импульсы. Взрослые женщины не поддаются глупым необоснованным волнениям и пустой тревоге. Взрослые женщины не несутся сломя голову в далёкий не свой район лишь из-за ощущения. Взрослым женщинам нужны факты. Взрослые женщины в состоянии исполнять собственные, вовремя и по делу данные себе команды! И Лидочка уже достаточно взрослая для того, чтобы анализировать рацио и не вступать в ненужные отношения с эмоцио.
И мир услужливо прогибается под Лидочкину начинающуюся взрослость неоспоримым взрослым рациональным фактом.
– Виля сдох! – рыдает Ленка в телефонную трубку три дня спустя. – Мы поехали в Александровку, потому что машины нашлись. Папа с мамой тоже уехали к друзьям в Алтестово. А я, дура, скотина, тварь, дрянь, забыла… Забы-ы-ыла! – воет Ленка. – Забы-ы-ыла налить ему воды! И все забы-ы-ыли. И не только налить воды, а даже отвязать. И ведь дом могли выставить, я же его для охраны покупала, – включается взрослая Ленка. – Угробила я отличную пси-и-и-ну, недешёвый щенок, между прочим, из питомника везли! – захлёбывается рациональная Ленка. – Он трое суток на солнцепёке без воды подыха-а-а-ал, бедная псина, несчастный Виля! Какая мученическая смерть – смерть от жажды! Угрохала такого пса самым жестоким образом из-за собственной безалаберности и глупости, тварь я, гадина! И этот, мудак мой, Петя, тоже поц великовозрастный, не вспомнил! – Ленкин разум поступает, как любой рациональный взрослый разум: пытается разделять вину.
Автор может вам рассказать, как мучилась Лидочка. Не тем, что взрослые люди именуют «муками совести». Впрочем, если вы раз эдак сто восемь прочитаете эпиграф к этой истории, то наверняка поймёте, как и, главное, чем мучилась Лидочка. Автор в красочных сочных метафорах может расписать вам биохимические подробности дегидратации, и ваши слёзные канальцы начнут фонтанировать недетскими слезами. Ещё, наверное, было бы неплохо для повышения продаж и больших дополнительных тиражей рассказать о Рае для Больших Собак, где неведомы муки фиксации в ограниченном пространстве, всегда в достатке свежей родниковой воды, есть спасительная тень и никогда не случается слишком много градусов по Цельсию. Возможно, стоило бы удовлетворить читательское любопытство описаниями судеб Лидочки Юсуповой и Ленки Лисневской.
Но автор ничего подобного делать не будет.
Собственно, автор написал эту историю лишь потому, что его уже много лет мучает, хотя и нечасто, один и тот же совершенно иррациональный, безумный, странный кошмар: где-то невдалеке умирает от обезвоживания Большая Собака. День за днём. День за днём. День за днём. Большая Собака умирает каждый вечер от жажды. Чтобы утром родиться снова для мук жажды. Автор хочет пойти к Большой Собаке и помочь, но обнаруживает, что оказался в чёрной дыре и пёс удаляется от него со скоростью света, а он, автор, даже во сне не может двигаться так быстро. И автору хочется, чтобы бесконечность времени мук Большой Собаки стала конечна, даже если его, автора, сожмёт до нулевого объёма, как и должно быть с каждым, попавшим в черную дыру. Но… Ничего не происходит, и автор всего лишь просыпается и идёт на кухню пить холодную минеральную воду.
Впрочем, автор снова о себе, а до истории автора и его большой собаки ещё много воды из-под кранов утечёт. К тому же наверняка у вас есть собственная история мученичества. Вы кому-то не позвонили, хотя хотели, а теперь уже некуда. Вы не встали ночью и не поехали на другой конец города или не полетели утром на другую сторону планеты, потому что сочли это нерациональным, а теперь уже не к кому. Вы с кем-то поругались из-за ерунды, а он ушёл и не вернулся никогда и ни к кому. Вы самому главному не сказали самого главного под стопку наливки. И очень даже может быть, вы со своей собственной историей мученичества давно смирились, как рано или поздно все взрослые смиряются с тем, что сон – это отдых, смерть – это не с тобой, и воды времени таки конечны.