Большая вода
Шрифт:
Однако засиживаться на Диксоне нельзя. Весна торопит:
ныне она ранняя. Она уже во всей красе: дожди и туманы.
Это и есть полярная весна. Дядя Терень озабоченно прикидывает в уме сроки: обратный путь будет во много раз трудней.
– Летуй с нами, дядя Терень, - предлагают радисты.
– Мне, мил человек, летовать здесь никак нельзя, - отвечает он.
– Меня люди ждут.
Однако и уходить никак невозможно. Вот уж со всех концов получены ответы на телеграммы, только от бабенки
– Экая бабенка, какая непутевая, - злится дядя Терень, но не уходит с острова, ждет: как без радиограммы к Арсению явишься?
Тоскливо глядит он, как тает под дождем лед на бухте, - он весь уж в дырочках, точно сыр. Почернел и съежился снег на северных скатах гор. А ответа от бабенки все нет. Пролетел над островом первый косяк гусей, это уж гусь самостоятельный, - а ответа нет. Все сроки вышли, нет и нет ответа. Радисты решили подсобить дяде Терешо в беде.
– Мы ее к телефону вызовем. Врет, явится.
И точно - на другой день дядю Тереня вызвали на рацию.
Он очутился перед микрофоном и услышал женский голос:
– Алло! Я слушаю...
Старик даже растерялся. Ведь это что, ведь это из Москвы голос... Ведь это он сейчас скажет, а в Москве услышат. Тут зряшное слово сказать нельзя, тут весь мир тебя слышит.
– Алло!
– нетерпеливо зазвенел в ухе женский голос.
– Ну, что же вы не отвечаете?
"Капризная дамочка", - подумал дядя Терень и вдруг рассердился: экая баба! Еще кричит. Лед вот-вот тронется, а тут все сиди, ее листика дожидайся.
– Я мужу вашему сосед...
– сказал он в микрофон, не уверенный, что слова его услышат.
– Ах, сосед! Очень, очень рада. Ну, что он, как бедненький мой? Ах, знаете...
– А то, что нехорошо вы делаете, милая дамочка. Нехорошо, - сказал дядя Терень в микрофон и даже головой покачал.
– Я тебе это по-стариковски скажу, попросту. Кабы ты дочка моя была али сноха, я б...
– и тут диктор дернул его за рукав, и он остановился.
– Ну, то-то, - проворчал он.
– Я не понимаю, - сконфузилась бабенка.
– Что это вы говорите?
– А то говорю, - сердито закричал в микрофон дядя Терень, - что нельзя так. Муж тебе, баба, не игрушка, вертеть им тоже нечего. Радиограмму получила, сказывай?
– Получила...
– А ответ что же? Я, бабонька, тут прохлаждаться не могу.
Да и муж ждет. Муж он тебе аль кто?
– Ну, муж...
– А коли муж, уваженье к нему иметь надо. Хоть и муж, а все человек он. Тоже сердце имеет. Не пар. Тебе хаханъки, а он не ест, не пьет... сна решился.
– Я напишу, напишу...
– заторопилась женщина, - я сегодня же... Ах он глупый!
– Чего напишу?
– закричал дядя Терень.
– Нет у меня больше сроку ждать. Ты это понять можешь: скоро лед пойдет.
Лед. А...
– махнул он рукой.
– Что ей про лед толковать-то...
Радисты, корчившиеся от смеха во время этого разговора, и тут решили подсобить дяде Тереыю.
– Гражданка, - сказал в микрофон диктор, - вы продиктуйте радиограмму, а мы ее передадим с соседом.
– Только чтоб хорошую телеграмму, - проворчал дядя Терень.
– Плохую не понесу.
Радист стал записывать: "Я жива, здорова, по тебе очень скучаю..."
– Скучаешь, как же, - буркнул старик, - ты еще про кино напиши.
"...очень скучаю... жду тебя не дождусь. Деньги получила, по все уже вышли. Но это ничего, хотя трудно мне. А затем оставайся здоров, себя береги. Целую. Твоя Фрося".
– Нет, нет!
– закричал дядя Терень что было силы.
– Не беру такую телеграмму. Не беру.
– Что ты, дед?
– удивились радисты.
– "Просто целую" не беру. Пущай крепко-крепко, горячо целует, тогда понесу. Шалишь!
– Ну, крепко... крепко... горячо, - пролепетала Фрося в эфир.
– Какие вы странные!
Радисты вписали: "крепко-крепко, горячо", и довольный дядя Терень через час шагал со своим мешком за плечами по бухте, трогал лед палкой и пел.
Теперь только бы поспеть домой к большой воде! Дядя Терень идет скорым маршем, где можно - напрямик через тундру, где нельзя - напрямик через залив. Он торопится. Надо успеть опять на все зимовья зайти, все письма раздать и выложить то, что всего важнее, - новости. Капсе, как говорят якуты; пынель, как говорят чукчи.
Великое дело - новости! Человек, принесший новость, - нужный, желанный человек в тундре. Ему - красный угол в избе, ему - почетное место у котла.
Но дядя Терень не чванится новостями, он ими не торгует.
Он щедро раздает их встречному-поперечному, и они, сразу став крылатыми, летят по тундре. Новости важные, нужные: о том, где лед идет нынче, и когда каравана ждать, и чем баржи гружены, и какие люди едут, и какие цены на зверя везут, и какие порядки ожидаются. Все дядя Терень узнал; все, что узнал, роздал.
В избе Повойпиковых дядя Терень нежданно-негаданно застал мир. Он глазам не верит: за столом дружно сидит вся семья, лица у всех праздничные, светлые, бабы в розовых кофтах, старший Повойников причесан, у младшего на лице умиление, царапины позажили.
– Мир дому сему!
– бормочет дядя Терень и уж раздумывает, отдавать или нет радиограммы из конторы.
– Дядя Терень пришел, - радостно визжат обе бабы и тащат старика к столу.
Ничего не понимая, он садится, обводит всех глазами: мир, мир написан на всех лицах, - и, обрадовавшись, поднимает чарку: