Большая волна в Канагаве. Битва самурайских кланов
Шрифт:
Однако я собрал вас не для того чтобы запугивать. Мы будем сражаться и мы победим. Вот о том, как нам победить, я и хотел с вами поговорить. Пусть первым выскажется Канэмаса, чья яростная отвага приводит в ужас врагов.
Канэмаса, не старый еще человек, очень крепкого телосложения, поклонился и решительно сказал:
– Мой повелитель, наше войско готово драться. Наш дух силен, наши мечи крепки; наши солдаты отлично обучены и среди них есть много опытных ветеранов.
Встретим врага в открытом поле; что из того, что его армия больше? Мы на своей земле, нам помогут наши боги. Когда мы разбили князя Мацуно два года назад, его армия тоже была больше нашей, но это ему не помогло.
А те дикие псы, которых он нынче прикормил, ему не помогут: они сильны только против слабых, но сами становятся слабыми, ощутив силу. Подобно божественному урагану мы сметем их!..
Однако даже если боги отвернутся от нас, мы погибнем с честью, мы не запятнаем свои имена. Что может быть лучше для воина, чем славная смерть в бою? Мы все готовы умереть за вас, мой повелитель. Наши жизни принадлежат вам, берите их. Ведите нас в бой, повелитель!
– Мое сердце радуется твоим словам, Канэмаса, – сказал князь. – Но мой ум в раздоре с моим сердцем. Причина этого раздора – бремя власти. Если бы я правил одними только воинами, я без колебаний принял бы твой план, однако я должен думать и о наших крестьянах, ремесленниках и торговцах, а также об их женщинах и детях – они не должны погибнуть.
Что будет со всеми этими людьми, если мы примем славную смерть в бою? Большая их часть будет убита, остальные станут жить хуже рабов, починившись Мицуно. Но таких будет мало: князьям, идущим с Мицуно, не нужны наши крестьяне, ремесленники и торговцы – они истребят всех, говорю я вам…
Нет, Канэмаса, нам нужен такой план, который позволит нам победить, а не погибнуть!..
Тебе слово, Митимаса. Ты много раз водил нашу конницу в бой, ты обращал в бегство наших врагов; что ты нам можешь сказать?
Князь во дворце
Митимаса, невысокий поджарый человек, чей возраст трудно было определить, поклонился и проговорил:
– Мой повелитель, ваша конница стремительна, как молния, и сокрушительна, как молния. Она бьет внезапно и нет от нее спасения. Позвольте нам, повелитель, ударить по врагу, не дожидаясь, пока он ударит по нам. Мы скрытно войдем в его пределы и обрушимся на него всей своей мощью. Возможно, мы погибнем, но мы расстроим планы князя Мицуно: после такого удара ему уже не удастся выступить в поход. Ценой своих жизней мы спасем нашу страну – какая высокая честь для нас! Окажите нам эту высокую честь, мой повелитель, позвольте вашей коннице добыть себе вечную славу
– Твоя речь ласкает мой слух, Митимаса, – сказал князь, – однако и твой план я должен отвергнуть. Я нисколько не сомневаюсь, что ты ударишь по врагу, подобно молнии, и разметаешь его армию, но ты не сможешь уничтожить ее. Да, урон, который ты нанесешь князю Мицуно, будет большим; да, Мицуно в этом году уже не выступит в поход, но он соберется с силами и нападет на нас в следующем году. И как тогда мы будем обороняться, не имея твоей молниеносной конницы? За год мы не создадим новую…
Твой план, Митимаса, делает само время нашим противником, а как мы знаем, нет на свете ничего сильнее времени. Время создает и разрушает миры, и даже великие боги склоняются перед ним. Если мы примем твой план, Митимаса, время станет союзником Мицуно. Мы не можем этого допустить…
Скажи теперь ты, Корэмаса, непревзойденный защитник крепостей, – врагам не удалось взять ни одну из цитаделей, которые ты защищал.
Корэмаса, плотно сбитый тяжеловесный человек, одних лет с князем, поклонился и сказал:
–
Войско князя Мицуно не сможет долго осаждать ни одну из наших цитаделей – среди его людей скоро начнутся раздоры, их поразят болезни, замучает голод. А мужество ваших солдат, мой повелитель, неиссякаемо, они выдержат любую осаду, они уничтожат тысячи врагов под стенами своих крепостей. Мы будем драться насмерть, и если даже падут крепостные стены, мы из собственных тел возведем непреодолимую преграду для противника. Наш дух – наша твердыня, о которую разобьется нашествие Мицуно.
– Твои слова высоки и благородны, Корэмаса, – отвечал ему князь, – они гордостью наполнили мою душу. Но и твое предложение я не могу принять. Да, мы выдержим натиск князя Мицуно, укрывшись за стенами, но страна будет страшно разорена. Если бы наше войско было больше, мы разделили бы его, и одна часть наших солдат держала бы оборону крепостей, а другая не позволила бы Мицуно хозяйничать на нашей земле. Но мы не имеем столько воинов, а значит, дикие псы Мицуно станут бесчинствовать в наших землях, убивать наших людей, и мы не сможем этому помешать.
Да, Мицуно, в конце концов, отступит, но мы останемся в пустыне мертвых. И опять время будет против нас: князь Мицуно уйдет с богатой добычей, что позволит ему набрать армию сильнее прежней. Через год-два он снова решится на завоевание нашей земли, и как нам тогда удержаться, без припасов, без людей?
Князь замолчал, полная тишина стояла и в зале.
– Кто еще хочет высказаться? – спросил князь и обвел взором всех, кто здесь присутствовал. Ему попалось на глаза лицо Такэно, который явно собирался что-то сказать. Князь нахмурился и взгляд его стал грозным, – ведь этот молодой и незнатный самурай не относился к числу тех, кому было позволено говорить в столь высоком собрании. Это было бы непростительной дерзостью: к таким, как Такэно, князь не обращался за советом. Такэно понял, что означал взгляд повелителя, и смущенно потупился, кляня себя за высокомерие и заносчивость.
Князь, между тем, продолжал вглядываться в лица своих вассалов, ожидая ответа. Поняв, что им больше нечего сказать, он поднялся со своего места:
– Ну что же, пусть мы не нашли сегодня правильный путь, но зато не пошли по неправильному пути; значит, наше собрание было не напрасным. Сохраните в строжайшей тайне все что вы здесь услышали, и подумайте еще, как нам быть.
Такэно стоял у ворот замка, дожидаясь, когда знатные господа покинут вместе со своими слугами княжеский двор: лучше было переждать сумятицу, чтобы спокойно выйти из замка и отправиться в город. И, как оказалось, он хорошо сделал, что не стал торопиться, – к нему подошел управляющий князя и шепнул, что повелитель хочет видеть Такэно.
Князь прогуливался по крепостной стене. Здесь, наверху, туманный покров был таким плотным, что даже дождь терялся в нем, – капли дождя перемешивались с влагой этого непроницаемого покрывала и переставали падать вниз, таким образом, воздушная стихия превращалась в стихию водную. Где-то под стенами слышались голоса людей и скрип повозок, но все это было как будто в другом мире, отличающемся от этого мира, как сон отличается от реальности, только непонятно было, где сон, а где явь. Такэно даже потряс головой, чтобы избавиться от наваждения; потом разглядел в тумане князя и направился в ту сторону.