Большая волна
Шрифт:
— На нем японец и уехал! — убежденно сказал Сергей. — Тот, что ранил нас с Фимой.
— Самое интересное — куда уехал? — хмыкнула я. — Не в Японию же!
— Будем искать? — спросил Сергей. — Как ты думаешь, Оля?
Я посмотрела на Фимку и покачала головой:
— Давай-ка лучше на заставу! Ему врач нужен.
«Да и тебе тоже! — прибавила про себя. — Кстати, кажется, ты обещал мне какие-то документы!»
— Давай свои бумажки, что мне по факсу передали, — напомнила Сергею.
Он молча порылся в карманах комбинезона и достал из нагрудного насквозь промокшие и слипшиеся, расползающиеся в руках листы бумаги.
Я
— Факс ты принимал? — спросила его.
Он молча кивнул головой.
— Тогда вспоминай, что там было.
Сергей некоторое время помолчал, потом вздохнул:
— Всего точно не помню — японец из головы не выходит. Самое главное всегда вначале пишется — так вот, там было сообщение о том, что японский консул в Москве вручил нашему министру иностранных дел ноту протеста…
— Постой! — прервала я его. — А я-то тут при чем?
— Вот и я подумал — ты-то тут при чем? Тем не менее тебе лично сообщают не только об этом факте, но и содержание самой ноты тоже. Японское правительство заявляет нашему правительству решительный протест против проведения в глубоководной части Курило-Камчатского желоба любых работ, связанных с использованием ядерных зарядов, с какими бы целями — научными, практическими, производственными, военными или пропагандистскими — такие работы ни производились. Японское правительство обращает внимание российского правительства на катастрофические последствия таких взрывов, выражающиеся в возникновении на поверхности океана такого явления, как цунами. Российскому правительству известно, во что обошлись уже эти опыты и сколько затрат потребуют еще восстановительные работы на острове Шикотан. Японская сторона возмущена действиями российской стороны, результаты которых привели к человеческим жертвам. Сейчас японская сторона принимает все возможные меры по розыску унесенных в океан рыбаков. Из восьми пропавших подобрано пока только двое. Японская сторона выражает надежду, что российские спасатели и другие силовые структуры примут все возможные меры к тому, чтобы люди, пропавшие в океане, японцы по национальности, были найдены…
— Что, так и написано — «спасатели и другие силовые структуры»? — засомневалась я.
— Ну, не знаю! — пожал он плечами. — Может, я и ошибся. Но мне помнится именно так.
— А ты сам, — спросила я, — что-нибудь слышал о том, что в районе глубоководного желоба ведутся какие-нибудь взрывы, ядерные?
— Слышать-то я не слышал, — сказал он задумчиво, — но так называемый стратегический объект на Шикотане все же есть…
— А причем здесь этот ваш стратегический объект? — спросила я.
— Откуда мне знать — причем? — пожал плечами Сергей.
Я посмотрела на него внимательно и заявила:
— Ты знаешь, что там, на этом объекте!
Он молчал.
«Как же заставить его сказать мне это?» — ломала я голову.
— Если ты мне сейчас этого не скажешь — я сама туда проникну и все равно все узнаю сама!
— Хорошо! — сказал он с досадой. — Судя по факсам, которые ты получаешь, тебе можно знать, наверное, и это. На Шикотане находятся три подземные шахты. В них — ракеты с ядерными боеголовками…
«Этого мне только не хватало! — с досадой подумала я. — Теперь — ядерные боеголовки… Что за напасти на мою голову?»
Глава шестая
Признаюсь, информация о пусковых установках на Шикотане выбила меня из колеи. А тут еще японцы со своим протестом. Есть от чего голове кругом пойти. Я чувствовала, что просто перестаю понимать, что происходит. И за что мне хвататься в первую очередь — за Чугункова, чтобы проверить мои подозрения насчет него, за пропавших ли в море айнов или за совершенно дикую, на мой взгляд, идею о возможности вызвать землетрясение взрывом ядерного заряда, на чем настаивают японцы?! Или за историю с Фимкой, чуть не окончившуюся трагически для всех нас?
В конце концов я решила схватиться все же за телефонную трубку и дозвониться в Питер к Менделееву. Как бы то ни было, кто-то должен определить приоритетное направление моей работы. Не могу же я сделать это сама, не имея информации, до которой меня просто не допускают. А пока я сама буду состыковывать концы с концами, пройдет столько времени, что просто станет уже поздно что-либо предпринимать. Поезд, как говорится, уйдет.
Выгрузив Фимку из вертолета и отправив его вместе с Евграфовым к врачам заставы, я отправилась в кабинет начальника заставы и насела на диспетчера связи. Не сразу, но все же мне удалось заставить его соединиться с питерским штабом спасательных работ, и я просто потребовала немедленной связи с Менделеевым, ссылаясь и на Чугункова, и на самого министра, и даже придумав приказ самого Менделеева, предписывающий мне якобы немедленно с ним связываться, если того требует обстановка.
Не знаю, где, но все же его разыскали. Голос, ответивший мне в трубке, был спокойным, но я чувствовала напряжение, легко угадывающееся за раскатами гулкого менделеевского баса.
— Это опять ты, Николаева? — пророкотал он. — Если бы я не поплавал с тобой вместе по Каспийскому морю, тебе даром не прошли бы такие фортеля!
— Фортели, Николай Яковлевич, — поправила я его совершенно машинально.
— Ты что, разыскала меня, чтобы русскому языку учить? — голос его почти не изменился, но я почувствовала его раздражение.
— И слово это вовсе не русское! — вдруг неожиданно для самой себя выпалила я.
— Ну, знаешь! — буркнул он и пропал.
Его голос сменился короткими сигналами отбоя.
— Дура! — воскликнула я вслух. — Вот дура!
«Ну черт меня за язык дернул, — чуть не плакала я от досады на саму себя. — Сиди теперь вот, ломай голову, пока совсем не сломаешь… Но и он тоже хорош! Хоть бы представил, каких трудов мне стоило его разыскать! Хоть бы подумал, что просто ради легкого трепа я этого делать не стану! Тоже мне — психолог! И я фрукт — не могла за собой проследить, в руки себя взять! Тут проблем — вагон и еще вагон, а я какой-то филологический флирт с генерал-майором МЧС затеваю. Кто я после этого? Психолог? Обычная среднестатистическая дура!»
Мое самобичевание прервал крик дежурного радиста из комнаты связи, расположенной рядом с кабинетом начальника заставы:
— Капитана Николаеву к аппарату ЗАС!
Секунды через три я уже стояла в комнате связи перед радистом.
— Вас вызывает Ленинградское погрануправление по закрытому кодированному каналу.
Произнес он это с таким трепетом, что мне стало ясно: разговор по этому самому каналу — для него событие вообще невероятное. Наверное, о каждом подобном разговоре годами рассказывают друг другу радисты, как о том, чего вообще-то быть не может, однако вот — случилось.