Большая волна

Алешина Светлана

— Детство! — сказала я Фимке, слегка улыбнувшись. — Сплошное детство и детские фантазии! Я никогда не работала ни на ФСБ, ни на какую другую структуру, кроме МЧС, и не буду никогда работать! Уж поверь мне, Фимочка, на слово!

— При чем тут ФСБ? — все так же зло буркнул он, искоса взглянув на меня.

«Так! Сработало! — обрадовалась я. — В связях с ФСБ он меня не подозревает… И то — слава богу! Тогда что же? Ну, давай, Фима, колись дальше!»

Я молчала, глядя на него неопределенно и даже с некоторой усмешкой, чтобы помочь ему остаться в том же эмоциональном состоянии, которое заставило его произнести предыдущую фразу.

— Это

у тебя что? Девичья забывчивость или старушечий склероз? — зло набросился на меня Фимка. — Ты забыла своего непосредственного начальника? Того, что отдает тебе приказы?

«Откуда же он знает о Чугункове? — удивилась я. — Приказы мне только Чугунков отдает».

Я взяла его рукой за подбородок, подняла голову и заставила посмотреть мне в глаза.

— Так, Фима! — сказала я сурово. — Теперь поиграем с тобой в сцену допроса советского разведчика из старого фильма «Мертвый сезон». Отвечай: откуда ты узнал, что я работаю на Чугункова?

Он молчал, со страхом глядя на меня. Чего только не видела я в этих его испуганных глазах. И это прославленный в любовных стычках сердцеед Ефим Шаблин! Видели бы его сейчас его пассии! Сколько страха перед женщиной, сколько растерянности передо мной, словно я не к слабой половине рода человеческого отношусь, а к каким-то мифическим и тем самым еще более ужасным чудовищам. Но страх — это самое сильное для Фимки чувство. Извини уж, Фима, но я доведу до конца то, что начала.

— Откуда ты знаешь про Чугункова? — еще жестче спросила я, не выпуская его подбородка из своих ставших вдруг стальными тонких пальцев.

Он молчал, только левая щека начала немного дергаться, а губы слегка задрожали.

— Кто тебе сказал, что я работаю на Чугункова? — настаивала я, не смягчая голоса.

Право, тот советский шпион, был, кажется, намного крепче, чем Фимка. Его испуганная физиономия скривилась, он оттолкнул мою руку и, спрятав лицо в ладонях, уткнулся себе в колени и зарыдал.

— Чу… Чу…гун…ков, — выдавил он из себя сквозь душившие его рыдания.

— Чугунков? — растерялась я, и голос мой сразу утратил всю свою жесткость. — Зачем?

Глупее вопроса я, конечно, не могла придумать. Это насмерть перепуганный Фимка будет объяснять мне — зачем? Но Фима уже совсем не видел ничего вокруг себя и не соображал, что происходит. Он никак не мог выбраться из своего переполнившего душу страха, который бился в нем попавшей в силки птицей.

— Он… Он сказал мне, что я… — кидался Фимка сквозь рыдания обрывками фраз, из которых я кое-что начала понимать. — Что если я… Он будет знать обо мне все. Где я нахожусь… Что делаю. Даже — о чем думаю… И он будет всегда рядом. Или его люди… Он сказал, что давно уже следит за мной. И все про меня знает… Он мне назвал твое имя… И я поверил. Потому что я почти всегда тебя встречаю, куда бы я ни поехал… Он знает про меня все. Понимаешь? Все! Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, что он мне пообещал, если я сделаю шаг в сторону от того пути, который он для меня выбрал? Да? Ты же знаешь прекрасно, чем он меня запугивает. Он знает! И ты знаешь! Я не хотел заниматься политикой… Он пригрозил мне, что если я… Если откажусь, то он передаст все материалы обо мне в прокуратуру! Ты знаешь, о чем я! Конечно, ты знаешь! Но я еще раз тебе расскажу! Слушай! Ведь вы получаете удовольствие от таких историй! Это было год назад, и тогда вы уже искали, как бы меня подцепить! Теперь я это хорошо понимаю.

Но тогда… Тогда я этого не понимал. Тогда я просто влюбился в Наташу, в это маленькое чистое создание с огромными прозрачными голубыми глазами…

Мне вдруг стало просто не по себе от того, что происходит. Зачем он это все мне рассказывает? Это же мой друг Фимка! Я же его люблю искренне и без всякого расчета! Зачем мне знать тайные истории из его жизни, которые навсегда разведут нас по разным краям пропасти? Я теряю сейчас Фимку, он никогда уже не будет относиться ко мне так тепло и доверчиво, как относился прежде. Не хочу! Не-хо-чу!

Я схватила Фимку за плечи и закричала:

— Замолчи! Не хочу ничего слышать про тебя! Замолчи! Слышишь? Замолчи!

Я нащупала рукой его губы и попыталась зажать их ладонью. Но Фимка уже полностью залез в истерику. Он мотал головой и продолжал говорить. Я слышала против своей воли, что Наташе было всего четырнадцать лет, когда Фимка в нее влюбился, что она тоже его любит, что…

Отпустив Фимкину голову, я заткнула уши пальцами с такой силой, словно собиралась проткнуть ими свою голову. Но Фимка, оторвав мою правую руку от уха, все равно прокричал то, чего я слышать не хотела. Наташа родила ему сына, орал мне в ухо, и Чугунков показывал ему фотографию Ванюшки и спрашивал, знает ли Фимка, сколько получит за это? А он не хочет, чтобы Наташа знала, что он сидит в тюрьме из-за того, что любит ее, пусть лучше ей скажут, что он пропал без вести на этом чертовом Шикотане, что его унесло в океан, что его съели акулы, что его…

Я взяла его голову и прижала к своей груди. Он как маленький уткнулся в мягкое и постепенно затих, всхлипывая и вздрагивая всем телом…

А я говорила что-то ласковое и гладила его по голове, просила успокоиться и поверить мне, что все будет хорошо, все обязательно образуется и все когда-нибудь встанет на свои места…

Глава седьмая

Успокоив Фимку и оставив его совершенно подавленным и растерянным, я поспешила к Евграфову. Только на его помощь я могла рассчитывать, чтобы справиться с Турсуновым. А ведь есть еще и Краевский, который наверняка не утонул во время прилива, когда чайки столкнули его со скалы в воду. Я с содроганием представляла, что он может встретиться мне на пути в самый неожиданный момент.

Мне просто необходима была поддержка, и я рассчитывала найти ее у Сергея.

Евграфова в лазарете я уже не застала. Врач сказал, что он наотрез отказался лежать, что у него дел по горло, что он не может оставить заставу без присмотра, короче — встал и ушел, хоть силой держи…

Я рассчитывала найти Сергея в кабинете начальника заставы (раненая нога-то ему все-таки мешала много ходить). И я прямиком направилась туда. Но едва переступив порог кабинета, я увидела человека, которого меньше всего хотела видеть сейчас.

За столом начальника заставы сидел генерал Чугунков и в упор смотрел на меня.

Евграфов тоже был здесь, он сидел у окна и сосредоточенно разглядывал обломанные волной сосны на склоне берегового холма.

— Оставьте нас! — ровным безжизненным голосом сказал Чугунков, обращаясь к Евграфову.

Тот посмотрел на меня извиняющимся взглядом и прошел к выходу, заметно прихрамывая.

— Встань сюда, Николаева! — сказал мне Чугунков, указывая на пол прямо напротив себя. — Я буду с тобой говорить.