Большая волна
Шрифт:
– Ну, ему можно только позавидовать, – заметил Сэн, – сколько еще ему предстоит познать, сколькому научиться.
– Вы правы, уважаемый.
– Простите меня за назойливость. Дальше я с вами не пойду, а то далеко будет возвращаться назад. Разрешите, я возьму свою корзину.
– Спасибо за внимание, оказанное нам. Разговор с таким умным человеком – большая честь для нас, – сказал староста. – Ваш совет насчет дозорных очень ценен. К сожалению, у нас мало людей, и отрывать их от работы в летнюю пору нелегко. Но мы подумаем, как это сделать.
– Очень рад, если мой совет вам пригодится. Всего доброго вам, и да хранят вас великие боги.
– Пусть их милость не покидает и вас, уважаемый!
Расставшись с крестьянами на лесной дороге, Сэн опустился на мягкую хвою, а после сидел и смотрел на яркое солнце, бьющее сквозь густую крону кедров. Когда старик поднялся с земли и пошел обратно в поместье, он уже точно знал, что война будет, и будет скоро. Сэн не смог бы объяснить, почему он был уверен в этом, но сомнений у него уже не оставалось. Не знал он лишь одного: что теперь делать?
«Ласточки строят свои гнезда под крышей дома, который в любой миг может сгореть. Но они строят свои гнезда и выводят птенцов, как будто дому ничего не угрожает. В этом и состоит высшая мудрость; будем же и мы как птицы небесные», – сказал себе Сэн.
Сосновая ветвь над холодной водой
Наступило лето, а вместе с ним вдруг пришли холода. Небо закрылось свинцовыми облаками, пошел моросящий дождь. Тяжелые капли скатывались с поникших листьев деревьев и падали на траву, покрывая ее влажным ковром.
Дым от очагов стелился по городу, и за этой завесой были не видны улицы и дома. Звуки городской жизни становились непонятными и призрачными; таким же потусторонним казалось и само существование горожан: они вдруг возникали из тумана, укрытые циновками и мешками, – и так же внезапно пропадали в туманной пелене.
Облака висели над землей так низко, что в них тонули конические крыши княжеского замка, а факелы, горевшие на его стенах днем и ночью, казались бледными размытыми пятнами. Для того чтобы люди, вызванные князем сегодня утром во дворец, могли добраться сюда по узкой дороге между двух речных протоков, сигнальщики стояли на всем протяжении пути от города до замка, – а без этого в густом тумане кто-нибудь мог сбиться с дороги и упасть в реку.
Такэно был в числе тех, кому сегодня князь приказал явиться в замок. Выходить на улицу в такую сырую и промозглую погоду совсем не хотелось, но ослушаться княжеского приказа было нельзя. Йока настояла на том, чтобы Такэно надел толстый стеганый халат и войлочную шляпу, чему он вначале противился, считая, что будет смешон в этом зимнем одеянии. Но не успел он дойти до княжеского замка, как уже мысленно благодарил жену: без теплого халата и шляпы Такэно промерз бы насквозь. У несчастных сигнальщиков, стоявших по двум сторонам дороги, тряслись губы и дрожали в руках фонари.
В замке слуги проводили Такэно в большой зал княжеского дворца. Там все приглашенные рассаживались на чисто вымытом полу, занимая места в зависимости от своего ранга, знатности и положения при дворе: ближе к возвышению, на котором должен был сидеть князь, размещались самые важные особы, дальше – все остальные приглашенные.
Такэно в нерешительности застыл в дверях: поскольку он был из простого народа, недавно посвящен в самураи и даже не имел еще земли, ему следовало сесть около входа, позади всех; но с другой стороны, он успел прославиться в боях, и князь его отмечал своим особым расположением… Заметив колебания Такэно, к нему подошел княжеский управляющий и указал место у стены, чуть поодаль и сбоку от возвышения, предназначенного для князя. Таким образом, Такэно сидел не в первых рядах, но и в не последних, что соответствовало одновременно и его невысокому рангу, и тому вниманию, которое оказывал князь молодому самураю.
Князь в сопровождении телохранителей вошел в зал из боковой двери. Все приглашенные низко склонились перед своим повелителем. Телохранители заняли позиции перед помостом и вдоль стен зала, князь уселся на своем возвышении, после чего его подданные распрямились и приготовились слушать.
– Мы должны принять сегодня важное решение, – произнес князь. – Наши агенты докладывают нам, что князь Мицуно собрал большое войско для того чтобы выступить в поход. Вы знаете, что Мицуно давно желает увеличить свои владения за счет наших. Мы уже дважды дали ему достойный отпор, но теперь князь Мицуно снова собрался с силами. Мы бы опять разбили его, конечно, но есть сведения, что он заключил союз еще с несколькими князьями. Каждый из этих князей по отдельности – ничто, но вместе они подобны своре голодных диких псов, которые убивают все живое на своем пути, даже то, что не могут съесть. Если князь Мицуно действительно объединился с ними, он уронил свою честь. Но это его дело, а для нас он и его псы представляют смертельную опасность, если такой союз заключен. Нас ждет не просто война, нас ждет истребление, если мы не сумеем выстоять. Однако вы должны знать, что выстоять нам будет непросто. По подсчетам наших агентов, войско князя Мицуно сейчас примерно равно нашему, – может быть, немногим больше, – но вместе со своими союзниками он будет значительно превосходить нас по силе. Добавьте к этому коварство, жестокость и бесчестные приемы, которыми дикие псы, объединившиеся с Мицуно, обычно ведут войну, – и вы поймете, что опасность, в самом деле, велика.
Но я собрал вас не для того чтобы запугивать. Мы будем сражаться и мы победим. Вот о том, как нам победить, я и хотел с вами поговорить. Пусть первым выскажется Канэмаса, чья яростная отвага приводит в ужас врагов.
Канэмаса, не старый еще человек, очень крепкого телосложения, поклонился и решительно сказал:
– Мой повелитель, наше войско готово драться. Наш дух силен; наши мечи крепки; наши солдаты отлично обучены и среди них есть много опытных ветеранов. Встретим врага в открытом поле; что из того, что его армия больше? Мы на своей земле, нам помогут наши боги. Когда мы разбили князя Мацуно два года назад, его армия тоже была больше нашей, но это ему не помогло. Он бежал с поля битвы, как заяц!.. И те дикие псы, которых он нынче прикормил, ему не помогут: они сильны только против слабых, но сами становятся слабыми, ощутив силу. Мы разобьем их, мы снимем с них шкуру! Подобно божественному урагану мы сметем их!.. Но даже если боги отвернутся от нас, мы погибнем с честью, мы не запятнаем свои имена. А что может быть лучше для воина, чем славная смерть в бою? Мы все готовы умереть за вас, мой повелитель. Наши жизни принадлежат вам, берите их. Ведите нас в бой, повелитель!
– Мое сердце радуется твоим словам, Канэмаса, – сказал князь. – Но мой ум в раздоре с моим сердцем. Причина этого раздора – бремя власти. Если бы я правил одними только воинами, я бы без колебаний принял твой план, Канэмаса, – однако я должен думать о моем народе. Что будет с ним, если мы примем славную смерть в бою? Большая часть наших людей будет убита, остальные станут жить хуже рабов, починившись Мицуно. Но таких будет мало: князьям, идущим с Мицуно, не нужны наши крестьяне, ремесленники и торговцы – они истребят всех, говорю я вам… Нет, Канэмаса, нам нужен такой план, который позволит нам победить, а не погибнуть… Тебе слово, Митимаса. Ты много раз водил нашу конницу в бой, ты обращал в бегство многих наших врагов; что ты нам можешь сказать?
Митимаса, невысокий поджарый человек, чей возраст трудно было определить, поклонился и проговорил:
– Мой повелитель, ваша конница стремительна, как молния. Она бьет внезапно, и нет от нее спасения. Позвольте нам, повелитель, ударить по врагу не дожидаясь, пока он ударит по нам. Мы скрытно войдем в его пределы и обрушимся на него всей своей мощью. Возможно, мы погибнем, но мы расстроим планы князя Мицуно: после такого удара ему уже не удастся выступить в поход. Ценой своих жизней мы спасем нашу страну – какая высокая честь для нас! Окажите нам эту высокую честь, мой повелитель, позвольте вашей коннице добыть себе вечную славу!