Большая война России: Социальный порядок, публичная коммуникация и насилие на рубеже царской и советской эпох
Шрифт:
Как сообщал бургомистр Тарнова Тадеуш Тертиль в мае 1915 года, уже после освобождения города австрийцами российские офицеры во время оккупации, продлившейся полгода, старались «своей щедростью и неумеренными посулами расположить к себе беднейшие социальные слои. Несмотря на это, в целом население относилось к ним недружелюбно, считая их врагами и агрессорами, и с нетерпением ожидало освобождения. Отдельные граждане, сочувствовавшие русским и работавшие на них, подвергались осуждению»{70}. Когда российский царь Николай II прибыл с визитом во Львов, поляки, жившие в городе, старались не выходить из дома. Тем самым они хотели воспрепятствовать тому, чтобы российская пропаганда впоследствии предъявила публике лояльных польских подданных, высыпавших на улицы, чтобы поприветствовать своего нового правителя{71}.
Скромные масштабы публичных изъявлений лояльности объяснялись также позицией Римско-католической церкви. Ее духовенство неукоснительно
Полякам пришлось испытать на себе все тяготы оккупационной политики — аресты, обыски (разыскивали шпионов, оружие, дезертиров), строгую цензуру, комендантский час, выплату контрибуций, невыгодный обменный курс, многочисленные ограничения в торговле и перемещениях, отсутствие продуктов или топлива. Над ними висела угроза оказаться в заложниках или быть сосланными в дальние провинции Российской империи. В отдельных случаях бытовые невзгоды можно было хотя бы немного облегчить путем коррупции{75}. Так, у вице-бургомистра Львова Тадеуша Рутовского было больше возможностей, чем у остальных, добиться чего-либо у губернатора Бобринского, поскольку дочь последнего устроилась на работу в городскую администрацию Львова. Градоначальник Львова, полковник Алексей Скалой, прямо-таки славился своей коррумпированностью. Его свояк открыл в городе пекарню, которая в принудительном порядке снабжала продукцией все рестораны и кондитерские Львова{76}.
Впрочем, нашлись среди поляков и те, кто открыто поддержал российских оккупантов. Большинство политиков, чиновников и журналистов, выступивших за сотрудничество с российской стороной, принадлежали к рядам национал-демократов, самого популярного политического движения в Польше. Их лидер и главный идеолог Роман Дмовский приветствовал сближение с Россией. В своей программной работе «Германия, Россия и польский вопрос» («Niemcy, Rosja a sprawa polska»), опубликованной в 1908 году, он сделал ставку на объединение всех польских земель под властью России. С точки зрения Дмовского, злейшим врагом Польши и главной угрозой ее существованию были немцы. Противостоять этой угрозе в одиночку поляки не смогли бы, необходим был союз с могущественной, славянской Россией. Во имя славянской солидарности полякам следовало признать царя, чтобы проложить путь подлинному примирению двух народов, развеять прежние недоразумения и взаимное недоверие и заложить прочную основу для дальнейшего партнерства и сотрудничества. По окончании войны требовалось объединить польские земли, которые должны были получить статус автономной области в составе России, а также собственные государственные учреждения, в частности собственные парламент и правительство. Пророссийские взгляды находили поддержку у части галицийской интеллигенции, среди чиновников, судей, учителей, священников или журналистов{77}. Их печатными органами были выходившие в Лемберге национально-демократические издания «Gazeta Narodowa», «Slowo Polskie» и «Zjednoczenie». Эти газеты предрекали скорый крах Австро-Венгрии, торжествовали по поводу холодного приема, оказанного легионерам Юзефа Пилсудского в Царстве Польском, и укоризненно замечали, что последние будут проливать свою кровь на благо Германии{78}.
Некоторым польским политикам объединение всех польских земель в едином государстве представлялось важнейшей и в конечном итоге единственной осуществимой целью войны. Это казалось им более важным, чем текущая политика России в отношении Польши — жесткая и неблагоприятная, которая, по их мнению, не могла долго продолжаться. Поэтому с объединением раздробленных земель под эгидой России они связывали в долгосрочной перспективе улучшение ситуации с национальным статусом поляков, вследствие чего поддерживали российские притязания на Галицию. Вероятно, самым известным политиком из тех, кто в период оккупации официально перешел на сторону России, был депутат рейхстага Станислав Грабский. Он призвал поляков поддержать Россию и расформировать Польский легион, сражавшийся на стороне Австрии. Задолго до этого воззвания, в первые дни после вступления царской армии во Львов, политики национал-демократического фланга добились благодаря своей деятельности роспуска так называемого Восточного легиона — добровольческого объединения из Восточной Галиции, которое должно было воевать на стороне Австрии{79}.
Отчего же некоторые поляки — независимо от политических соображений — выбрали путь сотрудничества с Россией? Здесь можно привести несколько причин. Россия казалась непобедимой. Кроме того, господствовало оптимистическое убеждение в том, что государство, вступившее в коалицию с демократическими странами — Францией и Великобританией, — по завершении войны также реформирует свой политический строй. Считалось, что так или иначе будущее принадлежит сильной России и к этому надо быть готовым. Еще в начале 1915 года русские, равно как и многие поляки, были уверены, что Галиция и после заключения мира останется в составе Российской империи{81}. Российская военная пропаганда, сведения о победах царской армии, например о взятии крепости Пшемысль в марте 1915 года (российские власти организовали по этому случаю массовые празднества на оккупированных территориях{82}), или же длинные ряды военнопленных австро-венгерской армии, шагавших по городам Галиции, казалось, доказывали правоту подобных ожиданий{83}.
Напротив, Австро-Венгрия, как казалось, вконец обессилела и, возможно, даже доживала свои последние дни. Дунайская монархия совсем слаба (это ярко продемонстрировали военные поражения), она зависит от Германии и в ходе мирных переговоров вынуждена будет смириться с потерей Галиции. По оценке эксперта по Польше и бывшего императорского и королевского консула в Варшаве Леопольда фон Адриана, «в Галиции <…> от почтительного отношения к австрийской государственности со временем мало что осталось»{84}. Возможно, в том, что на оккупированных территориях часть чиновников, прежде состоявших на австрийской службе, продолжала работать и при оккупационных властях, сказались и экономические причины.
Впрочем, большинство пророссийски настроенных граждан избегали публично изъявлять свою лояльность и демонстрировать симпатию к вступившим в город российским войскам. Занять столь однозначную позицию в условиях, когда исход войны еще не был предрешен, было серьезным риском и могло привести к трагическим последствиям. В Восточной Галиции (Подолии) большая часть оставшихся на своей земле помещиков, которые поддерживали консервативную партию, вели себя с российскими захватчиками тихо и покорно. Однако большинство из них старалось добиться благосклонности российских властей{85}. Пророссийский путь пользовался среди поляков в оккупированной Галиции весьма ограниченным влиянием. Лидеры этого направления стояли особняком в польском обществе и не располагали большим авторитетом. Их издания выходили малыми тиражами, за время российской оккупации их аудитория сократилась{86}. К тому же многие из тех, кто сочувствовал национал-демократам или России, наблюдали за действиями российских властей в Восточной Галиции с возраставшим недоверием. Поляков сердило, что новая администрация не признает «польский характер» города Львова и «вклад в культуру» Восточной Галиции, который поляки вносили на протяжении многих веков{87}.
Двойственная оценка действий российской армии
Если произвол, чинившийся регулярными частями царской армии в отношении польского населения, держался в определенных рамках, то казачьи полки неоднократно опускались до бесчинств и насилий. Особенно часто грабежи, изнасилования (в том числе массовые изнасилования) или убийства совершались неподалеку от линии фронта{88}. Регулярные войска производили относительно благоприятное впечатление, вероятно, еще и в связи с тем, что в расквартированных в Галиции частях проходили службу польские офицеры, а российские офицеры нередко прекрасно владели польским языком{89}. К тому же российские власти в тылу и на территориях, которые они считали частью России, отвечали за поддержание общественного порядка. Командование старалось пресечь военные преступления, в отдельных случаях даже применялась смертная казнь{90}.
В результате военной кампании, которая стартовала под Горлице в мае 1915 года, российским захватчикам пришлось вывести войска из большинства районов Галиции. При отходе войск участились преступления насильственного характера против мирных граждан. Грабежи, воровство, поборы без возмещения, целенаправленная порча имущества, которым могла бы воспользоваться австро-венгерская армия, принудительное рытье окопов, а также угон заложников ухудшили репутацию царской империи{91}. «Таким образом, русские сделали все возможное, чтобы на исходе своего пребывания в столице провинции оставить о себе как можно худшую память», — констатировал впоследствии Станислав Сроковский{92}.