Большая Засада
Шрифт:
В Большой Засаде — местечке, затерянном на несуществующей карте земель вокруг Змеиной реки, — появлялись проститутки: они бродили по свету подобно цыганам, не держась за насиженные места, путались с погонщиками и заезжим людом. Бурными ночами всякое случалось: можно было и денег заработать, и в историю вляпаться. Сарай, построенный на пустыре, притягивал шлюх, наемных работников и лесорубов. Работники приходили с плантаций, появлявшихся там, где лесорубы уничтожали заросли: сначала топором и огнем, затем лопатой и мотыгой. Изредка некоторые проститутки оставались здесь, строили соломенные хижины. Ясное дело, у них были особые причины, чтобы поселиться в таком скверном месте.
У индейцев земля
Чтобы в истории появления цыган в Большой Засаде все стало ясно и в то же время совсем запутанно, нужно вкратце рассказать о прошлом Гуты, чье тело все еще источало сладкий аромат табака.
Гута похвалялась своей мудростью и рассказывала, что много где побывала. У нее никогда, за всю ее жизнь проститутки, ничего не было с настоящим цыганом. У Педру Цыгана, с которым она крутила любовь, когда только приехала в Итапиру из Амаргозы, — это было дорожное приключение, совсем недолгое, — только и было цыганского, что прозвище да склонность к вранью, а по крови он был скорее индейцем — отсюда его темная кожа и гладкие волосы. Гуту ввела в заблуждение кличка, и она спуталась с гармонистом, но несколько лиг погодя, на первом же перекрестке избавилась от него: «До встречи, милок, хорошего понемножку. И не зли меня, а то хуже будет». И пошла дальше своей дорогой, продолжив поиски.
Хорошего понемножку — это она накрепко усвоила тогда, когда ей было несказанно хорошо. А хорошо ей было недолго, потому что хозяин Насинью был капризным и сумасбродным и она ему быстро наскучила. У него в Амаргозе был широкий выбор: и там, где девушки собирали табачные листья, и там, где сушили, и в мастерской, где скручивали сигары о свои потные бедра.
Владелец земель и плантаций, рулонов табака, ароматных сигар, хозяин Насинью, Игнасиу Бекманн да Силва, обладал к тому же — как будто богатства было недостаточно — голубыми глазами, доставшимися ему от голландских предков, высоким ростом, улыбкой соблазнителя, вкрадчивой обходительностью — ну просто жеребец-производитель. Он следил за своей собственностью и, бродя промеж девушек, высматривал расцветающих метисочек в самом подходящем возрасте. Когда хозяин Насинью видел такую, взгляд его затуманивался и он приказывал вызвать девушку в контору. Пока каприз длился, не было мужчины более пылкого и влюбленного, более нежного и любезного. И так, пока не пройдет наваждение, пока не кончится причуда. Так же как и неожиданный интерес, скука наступала внезапно, и он возвращал девушку к рутинной работе — хорошего понемножку.
Не стоит надолго останавливаться на интрижке Гуты и хозяина Насинью, потому что ничего нового здесь добавить нельзя. Ей едва исполнилось четырнадцать лет, это была уже оформившаяся женщина, в самый раз для постели — зуд между ног и сладкий запах табака. Она с нетерпением ждала, когда хозяин Насинью заметит ее. Не потому, что он был хозяин, а потому, что он был красивый. Получив послание с приказом явиться в контору, Гута была готова на все и счастлива. Как и всем предыдущим, ей не на что было жаловаться. Хозяин Насинью знал, как обращаться с женщиной, когда хотел ее, знал, что делать, чтобы продемонстрировать пренебрежение. Красивый и лживый как цыган — так о нем говорили.
И хотя с ней почти все было точь-в-точь как с остальными, Гута не примирилась с возвращением в мастерскую к скручиванию сигар на крутом бедре, а предпочла стать проституткой, но в Амаргозе не осталась: не хотелось страдать, видя, как он проходит
— Тетушка, благословите. Я ухожу.
— А почему ты здесь не останешься, дурочка? Сеу Валдемар из пекарни положил на тебя глаз, он мне сам об этом сказал.
В Амаргозе — ни Валдемар из пекарни, ни кто-либо другой: ей было тошно от этого места. С узелком на голове она направилась в Корта-Мау, где и обосновалась. Потом она пошла туда, где росло какао: настойчивые слухи об изобилии и роскоши соблазняли и притягивали проституток.
Она быстро и многому научилась и сочла себя достаточно умудренной, чтобы не позволять ни одному мужчине командовать собой. Гута не стала жить, как другие, проклиная на каждом углу изменчивые страсти. Не приняла она и предложения стать обеспеченной содержанкой — рабыней под плетью какого-нибудь богатого полковника. Она предпочла бродить, положившись на волю случая, по городам, селениям, местечкам, медвежьим углам, полным опасностей, даже похуже Большой Засады. Свободная и независимая. Будучи уже не первой молодости, она все еще пробуждала желание. Между ног у нее все еще горело, и она продолжала источать сладкий аромат табака.
Поумневшая и повидавшая, она все же не забыла хозяина Насинью. Его красоту, голубые глаза гринго, страстность и неудержимость. Изысканные манеры, лесть, красивые слова — всю эту ложь, которая нужна, только чтобы одурачить. И что с того? Он был хозяин, мог взять ее силой, попользоваться, будто тарелкой или ночным горшком. А вместо этого он обращался с ней, будто она была барышней из хорошей семьи, а не домашним животным, его собственностью, которая всегда к его услугам. Такого мужчину, пылкого и галантного, она непременно встретит, даже если придется искать день и ночь. Она чувствовала желание и стонала на груди других мужчин, но не было никого, подобного хозяину Насинью, красивому и лживому. Как цыган — так все говорили.
Услыхав, что цыгане разбили лагерь на той стороне реки, она стремглав выбежала, чтобы обо всем доподлинно разузнать. Кто знает, может, она увидит потерянное лицо, снова услышит ласковые обманчивые слова, и снова вернется та пахнущая табаком ночь в Амаргозе.
Первый цыган, которого она увидела, был Жозеф, который болтал, облокотившись о прилавок сеу Фадула. Она увидела его издалека, направляясь в сторону реки, и подошла, чтобы разглядеть получше: он напоминал хозяина Насинью разве что ростом. Старый, курчавая голова покрыта пылью, одежда ветхая и лоснящаяся — бедный бродяга. Но даже так она почувствовала или угадала в цыгане нечто, что было важнее внешности. Некую гордость и изящество, которые возвышали его над богачом из Амаргозы. Возвышали над хозяином Насинью? Вот глупость-то!
Но когда она увидела Мигела, стоявшего рядом с лошадью, ничто уже не казалось ей глупостью. Ее уже не волновали сходство, красота и ложь. Образ хозяина Насинью перестал мучить ее в тот же миг, исчезнув, как неуловимая тень, как далекое воспоминание.
Поиски закончились. Теперь Гута и помереть могла. Но не раньше, чем переспит хотя бы раз с этим царем вавилонским, который стоял и улыбался ей с того берега реки.
На прилавке звенели монеты. Жозеф намеревался оплатить провизию наличными, если это будет единственным способом сразу покончить с недоверием и сомнениями. В этих диких зарослях нужно держать ухо востро: тут больше крестов на кладбище, чем лачуг в селении. Но грустный час расплаты еще не наступил, игра едва началась. Жозеф попытался свести разговор к достоинствам животных: