Больше, чем что-либо на свете
Шрифт:
Девушка перенесла операцию стойко. Кровопотеря была большой, но не смертельной; Рамут не стала сразу выводить Нечайку из обезболивания, решив подержать её в таком состоянии денька три-четыре. Работала Рамут за запертой дверью, чтоб дочки случайно не заскочили; когда она выносила девушку из комнаты, из сумрака раздался голосок Драгоны:
– Матушка... Ну, как она?
Девочка сидела под дверью, обхватив руками колени, и у Рамут ёкнуло сердце: ждала, переживала, как за родную... Устало улыбнувшись, она ответила:
– Всё будет хорошо,
Ей и самой не помешало бы вздремнуть: напряжённая работа вымотала её до дрожи под коленями, но негромкий стук в дверь возвестил, что отдых откладывается. Рамут, сбросив с себя окровавленный передник и умывшись, пошла открывать.
Это были взволнованные родители. Брови резко выделялись на бледном лице отца, а мать прижимала к груди узелок.
– Как там Нечаюшка? Жива ли хоть?
– Жива, жива, всё хорошо, – успокоила Рамут. – Ваша дочка перенесла лечение благополучно.
Оба родителя с облегчением выдохнули. Глаза их радостно заблестели, а мать даже завсхлипывала, вытирая слёзы краем платка.
– А можно её увидеть? Мы тут ей одёжку сменную принесли и съестного...
– Она сейчас спит, – сказала Рамут. – И будет спать несколько дней.
Она всё-таки проводила родителей к девушке, которая лежала, тепло укрытая одеялом. Многослойная повязка окутывала её лицо, виднелись только ноздри, рот и один глаз. Мать, присев на край постели, с блёстками тревоги во влажных глазах всматривалась в Нечайку.
– Ох, доченька... – Склонившись ближе, она вслушалась. – Дышит... И правда живая!
– Тише, мать, не буди её, – прошептал отец, опустив широкую ладонь на плечо жены.
Позволив им немного побыть с дочерью, Рамут вывела их из комнаты.
– Одежду оставляйте, пригодится, а о питании не беспокойтесь. У неё будет всё необходимое, – заверила она.
– А завтра... завтра можно к ней прийти? – волновалась мать.
– Приходите, если хотите, но Нечайка всё ещё будет погружена в сон. Это нужно, чтобы она не чувствовала боли. – Усталость наваливалась тяжёлой пеленой, даже язык еле ворочался во рту у Рамут.
Проводив родителей, она сползла по стене на корточки. Давно, очень давно она так не выкладывалась... Даже в Обществе врачей в Ингильтвене Рамут не работала так напряжённо, как сегодня – вдали от дома, на чужбине, окружённая терпящими военное бедствие людьми. Она вкладывала в каждое движение пальцев весь свой дар, всё вдохновение и мастерство, всё отчаянное, как натянутая струнка, желание помочь этой девушке. Такое непростое вмешательство требовало хотя бы одного, а лучше двоих помощников, но Рамут каким-то чудом справилась одна.
Лёгонькая ладошка Драгоны опустилась на её плечо.
– Идём, матушка... Тебе надо покушать и отдохнуть.
Рамут улыбнулась дочке сквозь пелену мертвящей усталости.
– Для еды уже поздновато, детка. Я лучше сразу в постель... Минушь уже спит?
– Нет, она тоже волнуется за Нечайку. – И
– Не надо волноваться, она поправится. – Рамут закрыла глаза, скользя пальцами по шелковистым и чёрным, как у неё самой, волосам девочки. – Ты откуда её вообще притащила-то?
– Она воду из ручья брала, – поведала Драгона. – Как только я её увидела, я сразу поняла, что эта работа как раз для тебя.
– Да, работку ты мне подбросила ого-го какую, – засмеялась Рамут. – Пришлось здорово попотеть... Но думаю, что получилось в самый раз.
Встать уже не выходило: силы окончательно покинули её. Драгона проворно сбегала за подушкой и одеялом.
– Спи прямо тут, матушка. Я с тобой побуду.
– Вот ещё выдумала, – пробормотала Рамут плохо повинующимися, бесчувственными губами. – А ну-ка, быстро в свою постельку...
Утро выдалось суетливым. Шатающаяся спросонок Рамут первым делом направилась проверить Нечайку; погружённая в сон девушка тихо и размеренно дышала, её кожа была умеренно тёплой, что говорило об отсутствии опасного для жизни воспаления. Дочки уже накрыли стол к завтраку и разливали по чашкам отвар листьев тэи, которые Рамут захватила с собой из Нави. Взяла она и несколько мешочков любимого бакко, а также конвертик с семенами этого растения – подарок Реттгирд, полученный по почте за несколько дней до отбытия в Явь. Выпив чашку отвара и выкурив трубочку, Рамут ощутила тёплый и бодрящий ток жизни по жилам. Если закрыть глаза, то казалось, будто она с дочками и не уезжала никуда...
Не успела Рамут толком насладиться этими домашними ощущениями, как снова раздался стук: явились родители Нечайки. Едва она их впустила, как примчался десятник из полка.
– Госпожа Рамут, ты срочно нужна! Чрезвычайное происшествие!
Оставив Драгону за старшую, Рамут помчалась в расположение полка. Навии, купаясь в ручье, пострадали от какого-то зелья, которое кто-то выплеснул в воду чуть выше по течению. Злоумышленник был осторожен и быстро скрылся, оставшись незамеченным, а шестнадцать воинов получили ожоги разной степени тяжести. Относительно повезло лишь троим – тем, кто успел только по колено войти в воду и тут же выскочить обратно на берег. Четверо скончались в судорогах на глазах у Рамут, пуская изо рта белую пену, прочих она закутала в пузыри из хмари. Их состояние было тяжёлым, а исход – пока неясным.
– Что это за зелье, госпожа врач? Что за отрава? – спросил тысячный, бешено свистя носом и сверкая глазами.
Страница из травника сразу встала в памяти Рамут. Похоже, то была яснень-трава – растение с сильнейшим для людей целительным действием, но для оборотней-волков – смертоносный яд.
– Полагаю, отвар яснень-травы, – молвила Рамут.
Разъярённый рык тысячного прокатился над лагерем:
– Обыскать всё село! Всех, у кого обнаружится яснень-трава – казнить без суда и следствия незамедлительно!