Больше, чем что-либо на свете

Инош Алана

– Довольно, тётя Беня. Я это заслужила, но Рамут – нет.

А девушка, склонившись вперёд и уткнувшись лбом в землю, тряслась от сильных, разрывавших ей грудь рыданий. Хоть её и не касался кнут, но под её рубашкой на спине проступала кровь – точно так же, как у Северги. Вот почему навья вдруг перестала чувствовать боль: Рамут забирала всё себе. Почему она не сжала кулак и не сказала: «Твоя боль у меня – вот здесь»? Может, была слишком потрясена, и у неё не получилось... Зверь-убийца с рёвом взвился на дыбы, и Северга вырвала у Бенеды кнут, отшвырнув его в сторону. Но на кого бросаться, кого рвать зубами за боль дочери,

чудовищный волк не знал. Если уж на то пошло, то ему следовало отгрызть лапу самому себе – ту самую, которая поднялась на Рамут. Он сам был виноват во всём. Теперь – не только в том ударе, но и в этой порке, которую заслужил он, – он, а не Рамут, не его самоотверженная, любящая девочка.

Бенеда сперва застыла в немом потрясении, а потом бросилась к девушке:

– Красавица моя! Доченька! Что ж ты... Ах ты... Зачем же ты...

Рамут, рыдая, вздрагивала так, будто кнут продолжал охаживать её по спине. Отталкивая руки Бенеды, она крикнула:

– Не трогай меня! Я тебя не прощу, тётушка! Ты жестокая... Я не держу на матушку зла, я сама виновата, что рассердила её! Не прощу тебя... Я не останусь в этом доме! – И девушка, повиснув на шее Северги, с рыданием выдохнула: – Забери меня отсюда, матушка, возьми с собой...

– Что тут происходит? – раздался голос Темани.

В отличие от Северги, быстро одеваться она не умела, а потому вышла во двор только сейчас. Увидев на спине супруги кровь, Темань ахнула и побелела до синевы под глазами.

– Северга... Тётушка Беня... Что это такое? Что случилось?! – бормотала она со слезами.

– Меня слегка высекли, дорогая, – усмехнулась навья. – За дело, конечно. А вот Рамут в стремлении меня защитить перестаралась.

– Забери меня, матушка, – дрожала дочь, прижимаясь к Северге. – Возьми с собой, прошу тебя... Если не заберёшь, я всё равно сама уйду...

На Бенеду было жалко смотреть: её лицо помертвело, как мраморная маска, и на щеках на месте сбритых бакенбард ярче проступила синева.

– Рамут... Доченька, не покидай меня, – глухо пробормотала она. – Ты же моя радость, мой свет в окошке... Как же я без тебя?

Но Рамут лишь тряслась и цеплялась за Севергу, и той пришлось на руках отнести её в комнату и уложить в постель. Всё ещё испуганная и заплаканная, но на удивление быстро взявшая себя в руки Темань принялась хлопотать около них обеих, обмывая кровь; на повязки она пустила две своих чистых рубашки, безжалостно разодрав их на полоски. У Северги на исхлёстанной спине во многих местах лопнула кожа, а у Рамут ран не оказалось. Откуда же тогда взялась эта алая телесная жидкость, Северга могла лишь догадываться. Ей вспомнился рассказ дочери о том, как кровь хлынула у неё горлом, когда навья получила одно из своих тяжёлых ранений с почти смертельной кровопотерей.

– Детка, так нельзя, так не должно быть, – шептала она, склоняясь над Рамут и нежно запуская кончики пальцев в волосы над её лбом. – Зачем ты сделала это, девочка? Зачем взяла моё, заслуженное?

– Потому что люблю тебя, – коснулся её губ усталый выдох. – И ты это не заслужила...

Северга могла только уткнуться лбом в её лоб.

– Я – заслужила, – вздохнула она. – А вот тебе перепало зря. Эта связь... Она бьёт по тебе слишком сильно. А если меня убьют, что будет с тобой?

– Тогда мне будет незачем жить, – слетело с посеревших губ Рамут.

–

Нет! – рыкнула Северга, сжимая её лицо ладонями. – Не смей даже думать так. Для чего тебе дана жизнь, по-твоему? Чтобы жить! Даже когда меня не станет. – И добавила тише и нежнее, с усталой хрипотцой: – Переживать своих родителей – это естественно. Так со всеми бывает. И надо жить дальше. А от тёти Бени не уходи, не надо. Это будет ударом для неё. Ты дорога ей, очень дорога, детка.

– Матушка... – Рамут тихо заплакала, и её руки, поднявшись тонкими плетьми лозы, обвили Севергу за плечи и шею. – Я так устала быть с тобой в разлуке... Я хочу быть с тобой всегда...

– Если опять разразится война, разлука неизбежна, – вздохнула Северга, прижимая её к груди. – Хоть здесь ты будешь меня ждать, хоть там, в моём доме... Никакой разницы, если не считать того, что тебе будет ещё и неуютно у меня, детка. И холодно. Ты не привыкла жить в городе.

– Я привыкну, я ко всему привыкну! – жарко шептала девушка, вцепившись в Севергу с отчаянной тоской. – Возьми меня с собой, прошу тебя! Или я сама к тебе сбегу всё равно!

– Вот что мне с тобой делать, а? – Северга закрыла глаза, прильнув щекой к нежной щёчке дочери.

Сейчас оставалось только переодеть Рамут в чистую рубашку и ласково успокаивать её. На пороге комнаты показалась Бенеда – растрёпанная, бледная, растерянная и совершенно разбитая потрясением. Опустившись около постели Рамут на колени, она гладила девушку по плечам, по голове, пыталась целовать руки, а когда та отняла их и отвернулась к стене, сжавшись калачиком, знахарка стала целовать ей косу.

– Дитятко моё... Доченька! Не уходи, не оставляй меня, – сокрушённо бормотала Бенеда. – Прости меня... Прости, что так вышло. Не ждала я, не думала, что ты вот так... подставишься! Ни одного из этих ударов ты не заслужила, счастье моё!

– И матушка не заслужила! – садясь и загораживаясь подушкой, сверкнула глазами Рамут. – Ей и без того хватает боли и ран на войне! После всего, что она вынесла... После всей крови, которую она пролила... Никто не должен бить её! Что произошло между нами – только наше, и никто не имеет права судить матушку – ни ты, ни я!

– Ежели ты уйдёшь – умру с тоски, – только и смогла проронить Бенеда.

Спотыкаясь и шатаясь, как пьяная, она ушла, а Рамут уткнулась в подушку, и её плечи затряслись. Темань присела рядом и принялась ласково её утешать; у неё это хорошо получалось – намного лучше, чем у Северги. Оставив дочь заботам супруги, Северга отправилась верхом в Раденвениц – заказывать повозку к воротам усадьбы. Много было вещей – тащить в город неудобно, а мужей и сыновей Бенеды Северге обременять не хотелось. Повозку пообещали выслать сегодня к полуночи.

Обязанности хозяина пришлось взять на себя старшему мужу Бенеды, Дуннгару: костоправка с горя напилась в дровяном сарае. Пришлось её там и оставить, потому что при попытке отвести её в постель она начинала буянить и драться.

Рамут не выходила из своей комнаты даже к столу. Темань принесла ей обед, но девушка ни к чему не притронулась.

– Тебе не жалко тётю Беню? – Северга присела рядом, пытаясь заставить её съесть хоть ложку каши и растёртых отварных земняков с солёными овощами. – Она тебя очень любит. Да родная ведь она тебе... По сути, она выполняла мои обязанности и заменяла меня.