Больше, чем это
Шрифт:
Сет почувствовал, что Гудмунд тянется куда-то рядом с кроватью, и, обернувшись, увидел занесенный над ними двумя телефон.
– Мы же договорились, – начал Сет, – никаких фотографий моего…
– Я не за этим, – успокоил Гудмунд и нажал кнопку. На экране появился портретный снимок по плечи – двое парней на одной кровати. – Это для меня, только для меня.
Перегнувшись, он поцеловал Сета в губы и щелкнул камерой
А потом отложил телефон, притянул Сета еще ближе и поцеловал снова.
19
Сет открывает глаза на кушетке. Тяжесть на сердце такая, что не вздохнуть.
«Боже. Нет, пожалуйста, нет».
Сон снова настолько реалистичен, что Сет невольно утыкается носом в ладони – вдруг на них остался запах Гудмунда? Нет, не остался. Но он все равно его помнит, запах соли, дерева, тела и чего-то очень личного, и от этого сердце щемит еще сильнее.
– Черт, – надломленным голосом говорит он, садясь. – Черт-черт-черт-черт-черт…
Сгорбившись, он качается взад-вперед, пытаясь унять тупую боль.
Очень больно. Тоска по Гудмунду становится невыносимой. Тоска по тому, как с ним было надежно, легко, весело и спокойно. По физической близости тоже, но больше по единению, по слиянию душ. По бережной заботе и ласковым объятиям.
По любви, наверное.
А еще по чему-то сокровенному. По собственному тайному, секретному миру, в который никому нет хода, который закрыт от родителей, брата и даже остальных друзей.
И теперь его нет.
«Неужели один раз умереть недостаточно? Придется проходить через это снова и снова? Нет, – отвечает Сет сам себе. – Потому что можно умереть и прежде смерти».
И еще как. И не раз.
Так почему бы и не после?
Он снова увиделся с Гудмундом. А пробуждение – как смерть, только еще более мучительная, чем тонуть в океане.
«Не могу, – думает Сет. – Не выдержу».
Похоже, он снова проспал целую ночь. Свет, сочащийся из-под штор, голубоватый, как на ранней заре. Вставать не хочется и даже не очень можется, но в конце концов переполненный мочевой пузырь заставляет вскочить и подняться в ванную. Вчера, облазив десяток домов, Сет в попытке оттянуть очередной реалистичный сон наладил кашляющие трубы в душе и раковине. Потом натаскал стаканом воды в давно пересохший бачок унитаза и чуть не пустился в пляс, когда после нажатия на кнопку смыва в чашу обрушился водопад.
В эту ванную он и отправляется. Совершив ежеутреннюю процедуру, умывается под холодным душем, взяв вместо мыла затвердевший кусок жидкости для мытья посуды. Задерживая дыхание, он снова и снова подставляет лицо под немилосердно ледяную воду, надеясь сбросить полусонную одурь.
И груз, который по-прежнему давит, грозя расплющить в лепешку.
Сет вытирается прихваченной футболкой и идет обратно в комнату – переодеться в чистое. Нужно раздобыть еще одежды, причем полегче, на жаркую погоду, и, может, каких-нибудь
Да. Этим он и займется.
«Шевелись, – велит он себе. – Не тормози. Не залипай».
И все равно он застывает на минуту над рюкзаком с одеждой, ощущая за спиной пустынный дом, дверь в кухню и черный ход, ведущий на террасу.
Тот самый, который он открыл тогда человеку в комбинезоне.
И мансарду наверху, где он ждал в одиночестве все эти жуткие, кошмарные вечера, пока искали того человека с Оуэном, все эти вечера, когда родители обходили его и друг друга стороной и когда папа начал принимать успокоительное, с которого так до сих пор и не слез.
Сет так до конца Гудмунду и не рассказал, а ведь был шанс, была возможность…
Возможность для чего? Получить прощение? Оправдание?
Если бы он от кого-то и принял прощение, то от Гудмунда. Прямо тогда. И даже теперь он до конца не понимает, почему не воспользовался.
Он помнит, как лежал в кровати с Гудмундом, прижавшись к нему вплотную, теснее не бывает, и делился тем, что не рассказывал никому, кроме родителей и полиции.
В груди снова угрожающе ломит.
– Ладно, – выдавливает он. – Ладно.
Нога за ногу он плетется наружу перетаскивать продукты из тележки, изо всех сил стараясь не заплакать снова.
За утро Сет успевает совершить три рейда в супермаркет. Основная добыча – консервы и несколько приличных на вид бутылок с водой, а еще немного сахара, который не до конца окаменел, и от него можно откалывать куски. Еще сушеное мясо в вакуумной упаковке, которое тоже, может быть, не совсем мумифицировалось. А еще пара пачек муки – правда, на кой она сдалась, пока неизвестно.
Из туристского магазина он прихватывает несколько походных фонарей, а за углом от него находит небольшой «Маркс и Спенсер», где есть одежда. Скучнейшие шорты и рубашки (больше в папином стиле), но зато не придется париться в лыжной экипировке посреди лета. Интересно, какая тут зима и что будет, если до нее дожить?
Под палящим полуденным солнцем Сет разогревает на походной плитке банку спагетти. На том же пятачке в парке, что и вчера, снова глядя на заросли травы и кристально чистый пруд внизу.
И чуть не роняет банку при виде пары уток, которые греются на камне в центре пруда. Ничего такого особенного, обычные коричневые утки, тихо покрякивающие друг на друга.
Но все же. Вот они, тут.
– Эй! – кричит им Сет, не подумав. И они с возмущенным гвалтом взмывают в воздух. – Эй, вернитесь! Это я вас вызвал! Я!
Они исчезают за деревьями.
– Ладно… – вздыхает он, втягивая порцию спагетти. – Все равно вас не подстрелишь на ужин.
Он поднимает голову. Или подстрелишь? Для этого, прежде всего, нужно ружье, но ведь в туристском есть и охотничье…