Больше чем просто дом (сборник)
Шрифт:
II
На Шестидесятой улице толпилось с десяток репортеров, но погруженная в свои мысли Олив, подъехав к дому, не разбирала их вопросов; ей отчаянно хотелось одного — пойти и утешить некоего человека, но она не имела права к нему приближаться, а потому в качестве замены разыскала своего дядю Гарольда. Вошла она через анфиладу шатров, стоимостью в пять тысяч долларов каждый, где, ожидая развития событий, буфетчики и официанты замерли в уважительном траурном полумраке возле подносов с икрой, индюшачьими грудками и пирамидой свадебного торта. Олив
— А, это ты. — Голос его звучал безжизненно; за два часа он состарился.
Олив обвила рукой его согбенные плечи:
— Мне так горько, дядя Гарольд.
Он вдруг изверг поток брани; из одного глаза медленно выкатилась крупная слеза.
— Пусть приедет мой массажист, — выговорил он. — Скажи Макгрегору, чтобы вызвал.
Словно заплаканный ребенок, он сделал судорожный вдох, и Олив заметила у него на рукавах слой пудры, как будто дядя Гарольд, разморенный своим благородным шампанским, рыдал, облокотившись на туалетный столик.
— Телеграмму принесли, — забормотал он. — Где-то здесь лежит. — И с расстановкой добавил: — Отныне моя дочь — это ты.
— Что вы, разве можно так говорить!
Развернув телеграмму, она прочла:
НЕ МОГУ СООТВЕТСТВОВАТЬ ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ОСТАНУСЬ ДУРОЙ НО ТАК БЫСТРЕЙ ЗАЖИВЕТ ЧЕРТОВСКИ СОЧУВСТВУЮ ЭМИЛИ.
Распорядившись насчет вызова массажиста и поставив камердинера охранять дядюшкину дверь, Олив прошла в библиотеку, где сбитый с толку секретарь пытался уклониться от прямых ответов на любопытные и настойчивые телефонные звонки.
— Я в таком расстройстве, мисс Мэрси! — воскликнул он дрожащим от отчаяния голосом. — Поверьте, голова раскалывается. Мне уже полчаса мерещится снизу танцевальная музыка.
Тут и Олив показалось, что она сама тоже на грани помешательства — сквозь шум уличного движения до нее отчетливо и ясно доносилась мелодия:
…Мне до нее Как до луны, Совсем другие Ей нужны… Кого она…Стремительно сбежав по лестнице, Олив промчалась через гостиную; мотив все настойчивее звучал у нее в ушах. У входа в первый шатер она остановилась как вкопанная.
Под звуки небольшого, но, вне сомнения, профессионального оркестра по затянутому парусиной полу скользило с десяток молодых пар. В углу возле барной стойки топтались юноши, оставшиеся без девушек, а шестеро буфетчиков едва успевали смешивать коктейли и откупоривать шампанское.
— Гарольд! — требовательно выкрикнула она в сторону танцующих. — Гарольд!
К ней, доверив свою партнершу другому, направился рослый восемнадцатилетний парень.
— Привет, Олив. Как там отец?
— Гарольд, ради всего святого, что здесь…
— Эмили — чокнутая, — примирительно сказал он. — Я всегда тебе говорил: у Эмили не все
— Но что здесь происходит?
— Здесь? — Он с невинным видом огляделся. — Да ничего особенного: эти ребята приехали вместе со мной из Кембриджа.
— Но… танцы!
— А разве кто-то умер? Не пропадать же этому…
— Скажи, чтобы расходились, — потребовала Олив.
— С какой стати? Кому они мешают? Ребята не поленились приехать из Кембриджа…
— Это просто недостойно.
— Да они в голову не берут, Олив. У одного парня сестра отмочила такой же номер, только не до, а после. В наши дни это не редкость.
— И музыкантов отпусти, Гарольд, — твердо сказала Олив, — или я пойду к твоему отцу.
По всей видимости, он решил, что какая-то мелочь на фоне организованных с таким размахом торжеств не способна повредить семейной репутации, но ему пришлось подчиниться. Дворецкий в глубочайшем смущении распорядился убрать шампанское, и молодые люди недовольно, нога за ногу, стали перемещаться под более гостеприимный шатер темноты. Оставшись наедине с тенью — с витавшей над домом тенью Эмили, — Олив присела в гостиной и задумалась. На пороге тут же возник дворецкий:
— Мисс Олив, прибыл мистер Блэр.
Сжавшись, как пружина, она вскочила:
— К кому?
— Он не сказал. Прибыл — и все тут.
— Передайте ему, что я здесь.
Вошел он скорее с рассеянным, нежели подавленным видом, кивнул Олив и опустился на стул у рояля. Ей хотелось сказать: «Иди ко мне. Положи голову вот сюда, бедненький. Не горюй». Но ее душили слезы, и она промолчала.
— Через три часа, — спокойно заметил он, — можно будет купить утренние газеты. В киоске на Пятьдесят девятой.
— Это неразумно… — начала она.
— Я не какой-нибудь бесчувственный чурбан, — перебил он, — но сейчас меня больше всего занимают утренние газеты. Потом вежливой чередой потянутся молчаливые родственники, друзья и деловые партнеры. Само происшествие, как ни странно, меня ничуть не волнует.
— Я бы тоже по этому поводу не расстраивалась.
— Даже хорошо, что она сделала это вовремя.
— Может быть, тебе стоит уехать? — От волнения Олив подалась вперед. — Отправляйся в Европу; шумиха скоро утихнет.
— Утихнет. — Он посмеялся. — Такие вещи не утихают. За мной до гробовой доски будет тянуться насмешливый шепоток. — Бреворт застонал. — Дядя Гамильтон направился прямиком в сторону Парк-роу, [6] чтобы обойти редакции газет. Вот что значит виргинец: он неосторожно бросил в присутствии кого-то из редакторов старомодное словцо «розги». С особым нетерпением ожидаю именно этот номер. — Он замолчал. — Как там мистер Каслтон?
— Он будет благодарен, что ты приезжал о нем справиться.
6
Парк-роу — улица на Манхэттене, где традиционно располагаются редакции основных нью-йоркских газет. В XIX в. получила прозвище Газетный ряд.