Больше не промахнусь!
Шрифт:
Я составила коробки в прихожей. Сверху на видном месте положила записку с просьбой ничего не трогать: я все заберу в субботу, в девять утра. Собираясь уходить, я окинула взглядом свои пожитки. Десять лет жизни уместилось в восемь коробок… Я поспешно вышла. Главное – не давать воли эмоциям. Только не здесь. Не сейчас.
На следующее утро я снова пришла. Чтобы было не так страшно, я говорила себе, что это в последний раз. Я опять заняла наблюдательный пункт за витриной. Кстати, я заметила там пару прелестных туфель. Да, а что такого? Шпион тоже имеет право носить красивую обувь! На этот раз дождя не было. И я привлекала гораздо больше внимания в своей широкополой шляпе, которая была нужна только для того, чтобы спрятать лицо. Хьюго вышел и остановился на пороге,
Мне совершенно не хочется, чтобы он свалился мне как снег на голову, когда я буду в квартире, пусть даже я и не делаю ничего предосудительного. У меня есть особый талант – чувствовать себя виноватой. И Хьюго умело его эксплуатировал. На этот раз я ждала не десять минут, а все двадцать. Взлетела наверх еще быстрее. Когда я проходила мимо соседских дверей, мне казалось, что все припали к глазкам и наблюдают за мной. Войдя в квартиру, я захлопнула дверь и привалилась к ней, с трудом переводя дыхание.
Мои коробки все еще здесь. Но я вижу, что скотч на некоторых был отлеплен и приклеен заново. Значит, он их вскрывал. Это просто возмутительно! В записке, где говорится, что я заберу свои вещи в субботу, он зачеркнул «в девять утра» и написал «в десять». Вот урод! Во всем, даже в мелочах! Я бы дорого дала, чтобы увидеть его лицо в понедельник, когда он обнаружит, что у него нет ни воды, ни электричества. За это тоже платила я. Ты мечтал жить в пещере – пожалуйста! Живи в пещере на пятом этаже, с диплодоком по имени Таня! Не каждому это дано.
Сегодня утром я хочу собрать оставшиеся документы, книги и несколько DVD. Хьюго точно не будет устраивать мне сцен из-за книг и дисков. Если в книге нет картинок, это не для него. Его интересуют только те издания, где есть фотографии мотоциклов, дорогих часов и девушек в одежде на четыре размера меньше, чем нужно, чтобы вести нормальный образ жизни. А что касается дисков – один-единственный раз я видела, как он плачет перед экраном. Когда его любимый футбольный клуб вылетел с чемпионата на кубок чего-то-там.
Я заполнила еще восемь коробок и поставила рядом с остальными. Вынося одну из них в прихожую, я услышала на лестнице какой-то шум. Я замерла, как эпилептик, который борется с приближающимся припадком в кабине моментальной фотографии. Я не шевелилась, но меня всю трясло. На фотографии я вышла бы нечетко. Я слышала шаги, слышала, как позвякивают ключи на связке. У Хьюго она была просто огромная. Никогда не знала, зачем ему все эти ключи, и это всегда казалось мне ужасно глупым. Вероятно, он считал, что это придает солидности и является неотъемлемой частью его имиджа.
Я слушала, как звенят ключи, и меня било крупной дрожью. Я уже успела представить себе множество путей отступления: спрятаться в шкафу; обрести суперсилу, которая будет превращать меня в невидимку, когда я нервничаю; сорвать занавеску и завернуться в нее, притворяясь Духом прошедшего Рождества; выпрыгнуть из окна. Все эти варианты промелькнули в моей бедной голове за тысячную долю секунды.
А потом на площадке открылась другая дверь. У соседей. Мое сердце билось так сильно, что пришлось сесть. Мне понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться, хотя вряд ли тут можно говорить о спокойствии. А потом я взялась за работу с удвоенной энергией, ведь времени я потеряла немало. И успела точно в срок, который сама себе назначила. Готово! Я ощутила безмерное счастье оттого, что наконец покончила с этим неприятным делом. Просто не представляю, что бы мне пришлось пережить в его присутствии. Он бы ходил за мной по пятам – не для того, чтобы следить за мной, конечно, а для того, чтобы разговаривать. О себе любимом, разумеется. Уж лучше испытывать дикий страх, но в одиночестве, чем находиться в замешательстве от эгоистичных речей ребенка, который ни за что не несет ответственности.
Перед уходом я в последний раз обошла квартиру, избегая заглядывать в спальню. Обстановка почти не изменилась после всего, что я отсюда забрала. В конце концов, моего здесь было мало. Я жила у него. И сейчас, окидывая трезвым взглядом расположение и содержимое комнат, я говорю себе, что эта квартира так же банальна, как наша история любви. Уходя, я спасаюсь бегством, в буквальном смысле слова.
В этом квартале я никогда не бываю, иногда лишь проезжаю мимо. Но, как и всем в городе, мне известна его репутация и цена за квадратный метр. Это исторический центр города, возвышающийся над каналом, между старым монастырем и Дворцом правосудия. Здесь есть дома из тесаного камня, которые считаются исторической ценностью, широкие тротуары, обсаженные красивыми вековыми деревьями. Фонари тут словно остались со времен Прекрасной эпохи [3] . Даже автомобили, стоящие вдоль тротуаров, многое говорят об уровне жизни тех, кто здесь живет. Я не привыкла к такой роскоши, но вижу в этом как минимум один плюс: теперь я буду быстрее добираться до работы. На площади, в конце моей улицы, я могу сесть на автобус и выиграю целых пятнадцать минут.
3
Условное обозначение периода европейской истории между 1890 и 1914 годами. – Прим. перев.
На часах чуть больше половины пятого. На улице много женщин с детьми: в соседней школе только что закончились уроки. Многие женщины моего возраста, но меня не держит за руку ребенок, и, учитывая сложившиеся обстоятельства, вряд ли это когда-нибудь произойдет. Впрочем, я не уверена, что все эти женщины – матери. Это могут быть няни или домработницы.
Я прохожу мимо цветочного магазина, химчистки, булочной-кондитерской и салона оптики. На моей бывшей улице было интернет-кафе, небольшой круглосуточный супермаркет и маленький секонд-хенд. Совсем другой мир. Я подхожу к высоким воротам дома номер 22. Так странно. Я не иду к кому-то в гости. У меня свидание с моим будущим. Я впервые вижу это место, а ведь мне предстоит здесь жить. Это подарок, свалившийся на меня с небес, но мне все-таки любопытно посмотреть, где я проведу следующие несколько месяцев.
Я предусмотрительно записала код домофона на бумажке, которую положила в кошелек. Теперь я нажимаю блестящие кнопки. Раздается щелчок. Я толкаю тяжелую деревянную дверь и оказываюсь в просторном внутреннем дворе, напоминающем небольшую площадь, посреди которой раскинулся цветник, окруженный деревьями. Снаружи даже невозможно представить себе истинные масштабы этого места. На мощеной дорожке без труда поместилось бы три, а то и четыре автомобиля. Слева вход в подземный гараж, а в глубине – подъезд внушительных размеров. По периметру – фасады домов, которые в прошлом были чьими-то частными особняками. Когда дверь за мной закрывается, уличный шум и смех играющих детей резко стихает. Окна, выходящие во двор, кажутся мне десятками глаз, которые внимательно за мной наблюдают. Но на этот раз я не самозванка, нет. Скорее я чувствую себя как новенькая в школе.
Я поднимаюсь по ступенькам, озираясь по сторонам. Да уж, Эмили будет впечатлена, когда придет ко мне на ужин. Вхожу в холл и направляюсь прямиком к комнате консьержки. Стучусь. Невысокий мужчина, уже далеко не молодой, открывает дверь. На нем синий халат: такие носили прежде торговцы в скобяных лавках.
– Здравствуйте! Я ищу консьержку, вы, должно быть, ее муж?
– Нет, я золовка папы римского. А вы кто?
Растерявшись, я бормочу:
– Я буду жить в квартире мадам Орлеан и хотела увидеть консьержку. У нее должны быть ключи для меня.