Больше не промахнусь!
Шрифт:
Я встала еще до рассвета. Нужно было хоть чем-то себя занять, чтобы не думать о письме. Я бродила из комнаты в комнату, усаживаясь прямо на пол и изучая каждый уголок, – искала способ почувствовать себя здесь дома. Подруга моей сестры позволила все поменять, но на это не так просто решиться. Думаю, одну из комнат придется превратить в мебельный склад. Я отнесу туда всю ее мебель, включая этот большой диван. Мой старичок, конечно, затеряется в бескрайней гостиной, но с ним мне будет уютнее.
Меня не покидает ощущение, что я начинаю новую жизнь. Я впервые буду жить одна и сама принимать все решения. До сих пор мне не доводилось этого делать. Из маминого дома я отправилась в интернат, а получив диплом, сразу встретила Хьюго. Я чувствую сладостную дрожь свободы и в то же время страх перед одиночеством. Что я буду делать со всем этим пространством и со всей этой свободой? Создавать уют для самой себя неинтересно. Наибольшую продуктивность я проявляю, когда делаю что-то для другого. Мне кажется, это свойственно большинству женщин.
Думаю, мне лучше временно пожить среди коробок, пока я не освоюсь с этим местом.
Так и не определившись, что делать с письмом, я провела воскресенье в блаженном безделье. Я не выходила на улицу и бродила по квартире. Трижды приняла волшебный итальянский душ. Мне хотелось в одиночестве сидеть в своей норке, чтобы несчастный мозг спокойно разобрался с событиями последних дней. Я смотрела, как бегут минуты, хандрила, думала о тех, кто мне дорог. Вспоминала людей, которых отдалил от меня Хьюго: своих прежних друзей и кузенов. Злилась на него, придумывала новые дьявольские планы мести. Даже в покое и безопасности, даже чувствуя мучительный упадок сил, притупляющий бдительность, я считала его поступок возмутительным. Можно сколько угодно говорить себе, что, наверное, я тоже в чем-то не права, но ему нет прощения. Стоит только вспомнить его шаблонные фразы, как во мне начинает бурлить ярость, хочется закричать и ударить его. Сегодня у меня было достаточно времени, чтобы заново пережить все эти эмоции. Я вызывала в себе сильный гнев и отпускала его, подобно волне, которая возвращается в океан, разбившись о скалы. Скалы – это мое новое жилье, убежище посреди бури, где я могу побыть собой, а океан – это слезы моей боли, моего горя и моих надежд, растаявших, как снег на солнце. Знакомые, родные и друзья не гарантируют, что однажды мы не окажемся отчаянно одинокими перед лицом несчастий. Я вознамерилась впредь обходиться без мужчин и без каких-либо иллюзорных чувств. Я больше не хочу быть жертвой грез, которые мужчина сначала дарит, а потом разрушает. Я стану самостоятельной, свободной и ни от кого не буду зависеть.
Я долго смотрела в окно. Кажется, я почти весь день провела в гостиной. Не буду ставить здесь телевизор. К чему тратить время на бесполезные вещи?
Вечером, когда я легла спать, я уже понимала, где нахожусь, но, несмотря на все принятые мной решения, не знала, какой теперь будет моя жизнь.
Должна признаться, я обрадовалась, когда за окнами забрезжил рассвет. С одной стороны, было здорово провести воскресенье в своем ритме, без спешки и чужого давления. Надо время от времени устраивать такие дни – как некий ритуал, как свидание с самой собой. Но теперь мне снова хочется увидеть людей, ощутить биение жизни. Мне также не терпится поговорить с Эмили о письме.
Выходя из квартиры, я нос к носу сталкиваюсь с соседом.
– Здравствуйте! – произносит он с искренней улыбкой и представляется, протягивая руку: – Ромен Дюссар.
– Очень приятно. Мари Лавинь.
В его антропометрической карточке я бы написала: «Рост 1 м 85 см, волосы темные, глаза карие, стройный, руки ухоженные, одет элегантно, обручального кольца нет».
– Значит, это вы въехали в квартиру Вероники?
– Да, на год.
Мы вместе спускаемся по лестнице. Ощущаем холодный поток воздуха, поднимающийся из холла. Мужчина поднимает бархатный воротник своего пальто идеального покроя, я заматываю шею дешевым шарфом.
– Вот увидите, это очень приятный дом. Единственная проблема связана с покупкой продуктов. Магазины находятся довольно далеко. Но есть возможность заказать доставку на дом. Если вы любезно попросите месье Альфредо, он может вам это устроить.
Мы проходим мимо комнаты консьержа, там нет никаких признаков жизни. Я осторожно замечаю:
– Рано вы начинаете свой рабочий день…
– Мне нравится приходить раньше всех. Потом набегает народ, телефонные звонки, совещания… Зато этот час я могу продуктивно поработать. Но я смотрю, вы тоже ранняя пташка.
– По той же причине, что и вы. Я планирую свой день, а потом у меня встречи с людьми.
Мы идем через двор. Он спрашивает меня:
– Где же вы работаете?
– В отделе кадров, на предприятии по производству матрасов класса люкс. А вы?
– Управление информационными системами.
Я пытаюсь изобразить восторженный возглас, но это больше напоминает хрип умирающей курицы, которую переехал трактор. Сосед останавливается возле двери, ведущей в гараж.
– Искренне рад, что мы соседи. Надеюсь, скоро увидимся.
Вот так он со мной распрощался. Его улыбка совершенна – идеальное сочетание движений губ, ямочек и безупречных зубов хищника. Занятая его созерцанием, я не сразу отвечаю:
– Да, конечно, отличного дня.
Он поворачивается ко мне спиной, а я покидаю двор.
Улица кажется мне освежающей ванной, и я с удовольствием в нее ныряю. Наконец-то жизнь – пусть даже без школьников, которые еще не проснулись. Шагая к автобусной остановке, я думаю о своем соседе. Почему мне раньше не встретился такой мужчина? От чего зависят наши встречи с людьми? Каковы критерии, факторы, которые сближают нас или отдаляют? Могут ли женщины строить жизнь, не занимаясь поисками мужчины своей мечты? Что-то очень важное кроется за всеми этими вопросами. Какой была бы моя жизнь с Роменом? Я бы стала Мари Дюссар, поскольку так уж повелось – мы жертвуем своей фамилией ради того, кому отдаем себя. Возможно, мы бы с ним жили здесь, у нас было бы двое детей, которых месье Альфредо бранил бы за то, что они лазают по деревьям во дворе. Но кто знает? Может, за приветливым и элегантным фасадом этого господина скрывается монстр, который причинил бы мне столько же боли, сколько и Хьюго, – потому что больше причинить невозможно. Он бы тоже меня предал. Он бы лгал мне и, может, даже перестав со мной жить, потребовал бы остаться его женой, чтобы сохранять видимость, которой он, судя по всему, придает большое значение. Существует ли на земле хоть один мужчина, которому можно доверять? Я готова отдать десять лет жизни, чтобы получить гарантированное «да» или «нет» – если можно, от самого Господа Бога. А еще пять лет своего жалкого существования я бы отдала, если бы мне сообщили адрес этого мужчины. Или хотя бы его почтовый индекс.
Явившись на работу, я услышала возглас из холла: «Поберегись!» и еле успела отпрыгнуть назад, пропуская Петулу, которая делала колесо. Живо представила себе, как балерины в театре кричат: «Поберегись!» всякий раз, когда собираются выполнить какую-нибудь фигуру…
Даже не запыхавшись, Петула безупречно приземляется на свои красивые стройные ножки и спрашивает:
– Привет, Мари, тебе уже лучше?
– Я не болела, я переезжала. Кстати, нужно дать тебе мой новый адрес и номер мобильного.
– Значит, тебе пришлось делать генеральную уборку! А ведь еще даже не весна!
Теперь можно не сомневаться: все коллеги будут в курсе перемен в моей жизни. Я продолжаю:
– Как твой просмотр?
Как всегда, стоит завести речь о танцах, и Петула оживляется.
– Велели прийти в следующую субботу! Нас осталось всего четыре девчонки. А вначале было больше шестидесяти!
– Отлично! Будем держать за тебя кулачки. Смотри, не повреди себе ничего на этой неделе.
В этот час большинство кабинетов пустует, но несколько коллег уже на месте и дружно приветствуют меня. Поразительные перемены! Прощай, безразличие, отныне я имею право на знаки внимания, улыбки, все знают, как меня зовут. Я даже могу выпустить собственный альбом или линию одежды. Можно будет поставить на телефон что-нибудь типа: «Давай, Мари, засунь свою жизнь в… Дзынь! Дзынь!» Звучит пугающе.