Большие дела

Ромов Дмитрий

– Егор, - жалобно шепчет Наташка и чуть расставляет ноги, пропуская меня и открывая доступ.

Я приседаю и одним движением сдёргиваю дурацкие некрасивые штаны, закрывающие от моего взгляда истинную красоту. Я срываю с неё и футболку и разворачиваю к себе спиной. Дальше она уже знает сама что делать. Природа, инстинкт, желание, страсть, любовь… Кажется, всё это становится звеньями одной цепи.

Наташка упирается руками в край ванны, а я разглядываю её тело, имеющее надо мной такую власть. Я пожираю

глазами её шею, лопатки, выпирающий позвоночник, тонкую талию, стройные ноги…

Больше невозможно ждать. Ни одной секунды, и я не жду, делая маленький шаг и становясь к ней ещё ближе…

А потом мы красные, смущённые, с хулиганскими искорками в глазах, на цыпочках выходим из ванны. Раджа стыдливо отводит глаза и отворачивается, а нам делается от этого смешно. Но мы не смеёмся, сдерживаем душащий хохот и прислушиваемся к мерному сопению родителей, доносящемуся из спальни.

Пьём чай и уплетаем Куренковский яблочный пирог, а после расходимся по своим постелям. Наташка ложится на мой диван, а я, прежде чем лечь на скандально громкую скрипучую раскладушку, присаживаюсь на диван, под бочок к своей суженой.

– Наташ, - шепчу я, наклоняясь и опуская лицо вплотную к ней.
– Не нужно меня ревновать. Вокруг меня очень много девушек и, возможно, я кому-то нравлюсь. Но это не имеет значения. Ведь я люблю только тебя, а ты - меня. И зачем нам думать о ком-то другом?

В ответ на это я получаю горячий и сладкий девичий поцелуй.

– Ты меня просто с ума сводишь, - говорю я, отрываясь от неё и в награду получаю ещё один.

И если бы не родители в соседней комнате за открытой дверью, я бы продолжил начатое в ванной.

Утром я поднимаюсь, как всегда рано. Наташка ещё спит, а родители потихоньку встают, идут умываться и тянутся на кухню, куда я приманиваю их запахом кофе и поджаренного хлеба.

– Ох, повезёт жене твоей, - качает головой мама.
– Будет спать, бока пролёживать, а муженёк завтраки готовить.

– Мам, - укоризненно говорю я.
– Ты вообще-то не такая, что с тобой? Вот тебе вместо тостов овсянку.

– Фу-у-у… как надоела уже овсянка эта, в горло не лезет. Лучше уж яичницу было бы…

– Ты же не любишь яйца, - удивляюсь я.

– Это верно, - кивает она, просто овсянка обрыдла уже.

– Ну погоди три минуты, сейчас глазунью замастырю.

У неё много ограничений по питанию и в основном по утрам приходится налегать на овсянку.

– Нет, знаешь что, я холодную котлету съем, с вечера остались.

Заходит отец и делает громче радио:

– …горняки Кузбасса перевыполнили план по добыче угля на…

– Выключи, - шикает на него мама.
– Ребёнок спит, разбудишь.

Отец моментально выкручивает громкость в ноль.

– Ты не опоздаешь?
– спрашивает он, окидывая меня

взглядом.

– Да, заспался немного. Сейчас умоюсь и побегу.

– Ну-ка, ну-ка… А чего с лицом случилось? Кто это тебя так?

Мама, услышав, что что-то не в порядке, подходит ко мне и вдвоём они внимательно меня осматривают.

– Камень из-под «Камаза» в стекло прилетел, - поясняю я.

Мама начинает охать, а отец молча качает головой. Чтобы прервать этот поток сочувствия иду в ванную, принимаю душ и умываюсь. Мама, чуть приоткрыв дверь, бросает:

– Мы побежали. С собакой не забудь погулять.

– Не забуду!

Когда я выхожу из дома, машина уже стоит перед подъездом. «Еразика», разумеется, рядом нет, охрану я сам вчера вывел из игры с этой поездкой. Вот как пацан, честное слово, если что взбредёт в голову - вынь да положь. Ну, это я по жизни такой, и по этой, и по той.

С другой стороны, если бы я вчера не взял парней и отправился к Куренкову пешком, возможно, те чуваки на «жиге» смогли бы добиться своего. Взяли бы меня тёпленького, безоружного и практически беззащитного.

Игорь выходит из машины, за ним выходит и мой новый водитель.

– Константин, - представляется он.
– Ягодин.

Мы жмём руки и внимательно смотрим друг на друга. Он невысокий и коренастый, с крепким рукопожатием штангиста. Короткая стрижка под машинку, сломанный нос, острый цепкий взгляд небольших серых глаз, тонкие, крепко сжатые губы, квадратная челюсть и толстая крепкая шея. Руки кажутся непропорционально длинными, а ноги коротковатыми.

– Рад познакомиться, - говорит он.

– Я тоже очень рад. Игорёк, привет. Ты как после вчерашнего?

– Да, нормально всё, - пожимает он плечами и чуть усмехается. — Промурыжили, кишки вымотали, но бить не били.

Я достаю из внутреннего кармана конверт и протягиваю ему:

– Небольшая премия.

– Служу Советскому Союзу, - улыбается он и кивает на место, где обычно стоит «Ерофеич».
– А где зелёный патруль?

Я в общих чертах рассказываю о вчерашних событиях. Игорь присвистывает.

– Кто-то всерьёз за тебя взялся, - говорит он.
– Получается, они тебя конкретно вели от дома или от работы.

– Похоже на то, - соглашаюсь я.

– Ты знаешь, нечего тебе здесь маячить. Иди домой, а я с Раджой за тебя погуляю.

Идея здравая и я соглашаюсь. Поворачиваюсь к подъезду и вижу, как из соседнего, из Рыбкинского выскакивает сам капитан Рыбкин.

– Дядя Гена!
– машу я ему рукой.

– Некогда, Егора, - отвечает он и собирается рвануть по своим делам, но заметив, что принадлежащий ему фургон пропал, сначала останавливается, а потом всё-таки подходит ко мне.

Мы здороваемся и жмём руки.