Большие дела
Шрифт:
– Наташ…
Блин, что ей сказать-то? В груди, пригодной к вскармливанию, кажется, бьётся сердце ребёнка…
– Егор, - спасает ситуацию появление мамы, - ты куда это на ночь глядя? Ну, ты даёшь! К тебе Наташа приехала, а ты за своё опять!
– Что значит «за своё», мам? Наталья подумает, что я каждый вечер ухожу куда-нибудь.
– Ой, нет, - машет на меня рукой мама.
– Это я к тому, что ты вечно в разъездах, дома тебя никогда не бывает.
– Я быстро, туда и назад, - примирительно
– Вы и соскучиться не успеете.
А может, успеете. Это, как пойдёт. Я выскакиваю из подъезда и стучусь в тарахтящий на холостом ходу «еразик».
– Поехали, ребят. У кого права есть, давайте за руль.
Требование вызывает замешательство.
– Что, ни у кого прав что ли нет? Блин, ну вы даёте, орлы.
– Да есть права, но от Скачкова приказ на этой колымаге не ездить… Ну, и мы же не можем пост оставить.
– Поехали-поехали, нам недалеко. Тимурычу скажете, я велел.
Один из парней садится за руль, и я усаживаюсь рядом с ним. С грехом пополам трогаемся с места.
– Скользко?
– спрашиваю я.
– Нормально, - хмуро отвечает он.
– Дорога сухая. Нам, главное, не заглохнуть.
Доезжаем благополучно. Медленно, но верно.
– Ты быстро, - встречает меня Рома.
– Проходи на кухню. Чай будешь? Марина пирог яблочный испекла.
– Конечно, буду, товарищ подполковник. Жизнь слишком коротка, чтобы можно было отказываться от таких чудесных вещей.
– Философ.
Он наливает мне большую кружку чая.
– Ого, с травками?
– Душица, смородина, зверобой, иван-чай. А, ещё малина сушёная и шиповник. У меня тесть собирает. На пенсии делать нечего, вот занятие.
– Респект тестю, чай чумовой.
– Какой-какой?
– Потрясный, Роман Александрович. И пирог шикарный. Ну всё, останусь жить у вас, харч отличный, чего ещё надо.
– Ну-ну, харч тебе, - хмыкает он.
– Тебе деньги нужны, а не харч.
– Да, есть такое дело, - киваю я.
– Бабло нужно. Ну, и вам тоже.
– И мне тоже, - соглашается он.
– А этот хрен Снежинский будет гадить.
– Однозначно. Он сейчас себя неуязвимым почувствует. Как он с Гурко связан, пробили уже?
– Пробили тебе… Нет, не пробили. Не знаю. Он сказал, родственник старого друга. Сейчас занимаемся этим, узнаём, что за родственник.
– Я думаю, - говорю я, - нам надо вернуться к первоначальному плану и отослать его куда подальше.
– Да, - кивает Куренков, - но только он может не согласиться, чем ты его прижмёшь, когда он поймёт, что за порнуху его больше не прихватят?
– Надо ему сказать, что всё по-прежнему серьёзно и в любой момент он может снова очутиться за решёткой.
– Надо, - разводит руками Куренков.
– Было…
– Было?
– переспрашиваю я.
– Да, надо было сказать,
– Ну, с фабрики-то мне его никто уволить не запретит? Если не захочет уйти добровольно, устроим ему служебное несоответствие?
– Чего?
– Найдём, говорю, за что уволить, - улыбаюсь я.
– Был бы человек, а недостача найдётся.
– Но он, сучонок, не только по фабрике шныряет. Наверняка, уже вынюхал что-нибудь. Надо нам и с Игорёшей разобраться. Что там твой Баранов, сможет его законопатить?
– Баранов всё сможет, если ему не мешать, а у меня на его счёт нехорошее предчувствие.
– Что ещё за предчувствие?
– Что Печёнкин его сожрёт. Он сейчас был прямо-таки уверен в своей победе и может расценивать моё освобождение как временное отступление, за которым обязательно последует реванш.
– Печёнкин может. Но мы должны упредить все его поползновения.
– А как упредить-то, Роман Александрович?
– спрашиваю я.
– Истреблять гадов будем, как Ван Хельсинг нечистую силу?
– Я про такого товарища ничего не слышал, но у этой идеи есть определённые плюсы.
Повисает пауза, во время которой мы пристально смотрим друг другу в глаза.
– И Игорёшу тоже в топку?
– спрашиваю я.
– Все они дрова истории?
– То же мне дрова, - хмыкает Куренков.
– Ни света, ни тепла. Копоть одна.
– Этак мы с вами в санитаров леса превратимся.
– А мы и есть санитары, - серьёзно заявляет он.
– Нам только ещё пёсью голову и метлу к седлу прикрепить остаётся.
– Ты, Егор, не ёрничай, - говорит Роман, - а лучше подумай. И ни с кем этот разговор не обсуждай. Пусть между нами останется, лады?
– Разумеется, Роман Александрович.
– Вот и хорошо, - устало вздыхает он.
– Ты пирог-то ешь, не стесняйся, добавка имеется.
– Роман Александрович, - говорю я, отделяя вилкой кусок пирога.
– Поговорите с Валей, пожалуйста.
– На предмет чего?
– На предмет Снежинского. Я бы всё-таки попробовал его услать на Калыму или Магнитку.
– Ну, попробуй, я-то причём?
– Так ваша дочь, всё-таки.
– Не понял. Ты же сказал, она тебе пообещала.
– Да… - мнусь я, не зная, как сказать.
– Разозлилась она на меня, понимаете?
– Как это?
– удивляется он.
Как-как… а вот так…
– Да, я обещал к ней зайти, а тут все вот эти дела… короче даже не позвонил. Она сказала, чтоб забыл, как звать её.
– Да, брат, - смеётся Куренков.
– Попал ты. Валька она знаешь, злопамятная какая. Всю жизнь помнить будет. Теперь только женитьбой можно ситуацию поправить.