Большие приключения маленького города
Шрифт:
– Нет,– ответил жестко Сергей.
Подобные вопросы посыпались от остальных сидельцев, тема-то оказалась для всех «больная». Вместе с вопросами и сами задающие посыпались со всех сторон и окружили каратиста явно не для душевной беседы. Шарип молча слушал, пока обстановка не накалилась, а потом встал с кровати и резко сказал:
– Ну, быстро успокоились, а то всех сейчас уложим на пол.
Двух каратистов сокамерники могли и не одолеть и все разошлись по своим местам….
Однажды жене Галкина следователь Белов разрешил краткосрочное свидание. Для этого в изоляторе есть специальная комната. В ней стоят длинные столы, посередине разделительная перегородка из плексигласа и по обе стороны телефоны внутренней связи и длинные лавки. Все переговоры открыто прослушивает специальный сотрудник СИЗО. При этом разговоры об уголовном деле запрещены. Жена Наташа сообщила Сергею, что ходила на прием к прокурору Кинешмы Игнатову. Тот рекомендовал Галкину написать заявление на перевод в кинешемский следственный изолятор № 2. Тогда прокурор, якобы, вызовет его к себе и изменит меру пресечения
В день этапирования, Галкина сотрудники СИЗО разбудили в три часа ночи. Он долго находился в одиночном боксе. Затем усадили в «автозак» и к шести часам утра привезли на железнодорожный вокзал. Кроме юриста в машине находилось человек двадцать обычных арестованных, но наручники на руках оказались только у него. Красную полосу в личном деле никто не отменял. Мать Галкина ранее передала ему в изолятор новый матрац, на казенных спать тяжело из-за ватных «шишек» по всему спальному месту. Чтобы как-то нести материнский подарок, он попросил конвойных одеть «браслеты» спереди. Кроме матраца имелась и сумка с накопившимися личными вещами. Пошли навстречу – ослабили режим. Отправление поезда на Кинешму около десяти часов утра! Найти хоть какую-то логику в такой страховке по времени нормальному человеку невозможно. Задолго до того, как подойдут к поезду на посадку обычные граждане, арестованных загрузили в специально оборудованный «столыпинский» вагон. Он представлял собой раздельные купе, но огороженные по всей длине вагона толстой решеткой. Открывалась она для каждого купе по отдельности. Кроме юриста на лавках разместилось человек шесть обычных зэков из «черных хат». Всех сильно интересовал вопрос, за какие заслуги Сергея «наградили браслетами». Однако на этот момент он и сам ответа толком не знал. О любой отметке в личном деле сидельцев не информируют, тем более о ее причине. За все время в туалет не вывели ни разу, хотя необходимость возникла у всех, но… пока поезд стоит – не положено. Кто-то разузнал, что конвой в вагоне с города Владимира. Старшим у них был невысокий вредный очкарик. Он буквально смеялся над желающими посетить уборную, предлагал справить нужду друг другу в карман.
Между тем поезд тронулся, и стали покупейно выводить в отхожее место. Когда вывели последних страдальцев, первым захотелось опять, но… «терпите до приезда в кинешемский изолятор». А поезд шел со всеми остановками, и средняя скорость оказалась не более тридцати километров в час. Наконец приехали в Кинешму и сидели еще минут сорок, пока обычные люди покинут перрон. Кинешемский конвой «автозак» подогнал вплотную к вагону, опять же покупейно стали выводить. Галкин с матрацем в руках и целлофановым пакетом с вещами шел самым последним, вразвалочку и не спеша. Сзади его сопровождал старший владимирского конвоя. При этом он торопил Сергея покинуть вверенную территорию. Когда юрист одной ногой шагнул в «автозак», очкарик грубо толкнул его в спину. Как говорится, мозги у Галкина мгновенно «перекрыло» – он бросил матрац и пакет на пол, развернулся и резко рванул в сторону обидчика. Тот понял, что просто побоями дело может не кончиться и побежал вдоль «столыпинского» вагона. Сергей – за ним…. В вагоне человек десять конвойных, но остановить его никто не пытался, даже подножку не поставил. Или им самим очкарик надоел, или хотели посмотреть, чем это закончится. Пролетели через весь вагон и вот – тупик. Конвоир съежился в ожидании удара, но… сзади мертвой хваткой кинешемские сотрудники обезвредили нападавшего арестанта.
– Четыре года за нападение на конвой решил себе добавить? – спросил кто-то из них. Когда Сергея силой привели в «автозак» зэки с уважением уступили ему место на общей лавочке. Они поняли, «браслеты» сидельцу одели не зря.
После обыска в местном изоляторе Галкина поместили в четырехместную «ментовскую» камеру на первом этаже. Когда он вошел, трое бывших сотрудников кинешемской милиции встретили стоя, кто-то предложил выбрать любое место. Тот выбрал слева на первом ярусе, один из сокамерников поспешно убрал свой матрац и белье. «Хата» была маленькая, примерно четыре метра на два, две двухъярусные «шконки», небольшой столик посередине, две лавочки по обе стороны и…никаких удобств. В углу стояло пахучее ведро. Крана с водой в камере не наблюдалось. Но Галкина такие условия проживания уже не пугали. Режим соблюдался жестко – подъем строго в шесть утра, вывод в туалет напротив. Там по левой стене несколько кранов с холодной водой, а прямо – обычные четыре дырки, как в «дремучем колхозе». В первый день сокамерники почему-то бежали бегом, стараясь занять место подальше от стояка. Сергей не мог понять, что происходит. Когда от стояка стал исходить характерный шум чего-то падающего сверху, все опять же бегом, не успев надеть штаны, рванули к двери. Галкин, как говорится, «умирал со смеха», но… недолго – когда что-то упало вниз, из каждой дырки вверх поднялся «фонтан». Самый большой оказался под юристом. Такого отвращения он ни разу в жизни не испытывал. Тщательно и долго потом отмывал одежду, умывался сам…. Вот она не киношная, правда, тюремной жизни. Когда вернулись в свою «хату», Сергей дальнее место от стояка, «забронировал» так, что никто не посмел возразить.
Между тем, он стал внимательно присматриваться к сокамерникам, понимая, что кто-то их них «стукач». Один из сидельцев, Александр Лимонов, бывший сотрудник патрульно-постовой службы (ППС) попал под подозрение. У него даже кличка была – Лимон. Очень уж часто его выводили из «хаты», причины назывались им самим самые разные, зачастую явно недостоверные. А возвращался всегда с новостями с воли…. Во время очередной прогулки Сергей отозвал Александра в сторону и тихо прошептал: «Я знаю, что ты «стукачок». Но если ты со своим «гражданином начальником» договоришься о переводе нас в камеру с водой и туалетом, то разговор останется между нами». Лимон заметно побелел лицом, но… обещал попробовать. После последующего вывода его из «хаты», шепнул Галкину, что на другой день после прогулки нас переведут в камеру с удобствами. И ведь не обманул! Перевели в восьмиместную «хату» № 16 на первом же этаже. Вот только раньше-то там находился подельник Сергея – Михаил Шмелев, и куда его поместили догадаться не трудно. Как он потом кричал и ругался…
Сергей осмотрел новую камеру, размером примерно шесть на четыре метра. Слева от входа – кран с барашком для воды, можно пользоваться в любое время, дальше туалет – типа общественного городского. Справа от входа – стол для принятия пищи на шесть человек, а прямо двухъярусные нары, рассчитанные на восемь человек. Над входом висит радио. «Да это пятизвездочный отель», – подумал Галкин. Сергей занял место на первом этаже, прямо у правой стены, подальше от туалета. На столе лежали шахматы и домино, чтобы сидельцы не заскучали, а со скуки не завыли. Но они и сами придумали дополнительное развлечение. Галкин знал, что до переезда в «хате» находилось шесть человек, значит, двоих к вечеру должны вернуть. Они, по-видимому, находились на каких-то следственных действиях вне изолятора. И новые жильцы решили разыграть прежних. Первым вошел высокий, здоровый парень, лет двадцати. Увидев незнакомых ему людей, он явно растерялся.
– А где те, кто до вас здесь находился? – спросил он.
– Так здесь «менты» до нас сидели, их перевели в другую «хату», – ответил юрист, – ты уж не из них ли случайно?
– А вы кто? – с явным напрягом спросил новичок.
– Я-то «Вагон», меня в Кинешме вся шпана знает, – наугад представился Сергей, – и мне с «ментами» сидеть в одной хате никак нельзя.
Вошедший даже матрац свой еще не положил на место, стоял вместе с ним. По внутреннему распорядку, когда кого-то вывозят из изолятора, например, для проведения следственных действий или в суд, все постельные принадлежности сдаются. При возвращении выдаются вновь. Здоровяк нажал кнопку звонка. Открылся «кормяк» и дежурный сотрудник спросил:
– Что надо?
– Извините, – интеллигентно начал здоровяк, – вы меня не в ту камеру определили.
– Теперь тут будешь сидеть! – раздалось в ответ, и «кормяк» закрылся.
– Ну и что мне делать? – спросил интеллигент.
– Стели свой матрац у туалета, теперь тут будет твое место, – безжалостно произнес Галкин.
Вошедший еще раз позвонил в дверь. «Кормяк» опять открылся.
– Ну что мне вас на… послать, чтобы вывели отсюда, – сказал он, с явным напрягом употребив матерные слова.
Оскорбление сотрудника, а мат их почему-то всегда оскорбляет, сиделец сделал умышленно. Видимо рассчитывал, что за такое деяние его определят в одиночный карцер. Видя, что шутка зашла далеко, Сергей подошел к «кормяку», извинился перед работником изолятора за поведение вновь прибывшего арестанта. А тому назвал свою фамилию. Здоровяк выдохнул из себя воздух и расслаблено сел на ближайшую «шконку». Про артистов говорят: «Он стал, узнаваем на улицах»,…. а фамилия Сергея узнаваема всеми сидельцами в следственных изоляторах понаслышке, заочно. «Невеселая аналогия», – подумал он про себя. Новенького звали Рудольфом, проживал в Наволоках, это маленький городишко рядом с Кинешмой. Служил в ППС Москвы, местных сотрудников не знал, арестован по подозрению в убийстве. Последнюю информацию он сообщил по своей инициативе. Расспрашивать в следственных изоляторах об уголовных делах не принято. Иногда интересуются статьей уголовного кодекса, ведь некоторым категориям преступников не положено по понятиям ни есть, ни спать с остальными.
А вот припозднившегося шестого сидельца так разыграть не удалось, несмотря на то, что Рудольфа попросили спрятаться под одеялом. Заходит невысокий паренек, лет двадцати шести, красивый – в наколках весь такой, расслабленный и с улыбкой на лице.
– Парни, я в следственный изолятор попадаю уже в третий раз, и все эти приколы знаю, – опередил он вопросы новых сокамерников.
Звали его Виктор, жил до ареста в Заволжске, это город на другом берегу Волги от Кинешмы. Статью свою обозначил сам, среди «плохих» она не числилась. Познакомились, теперь надо как-то уживаться. А конфликты в камере иногда случались. Сидел в этой «хате» бывший участковый инспектор с Вичуги – Николай Зарубин. Он пьяного тракториста пытался остановить, а тот на гусеничном тракторе ехал по полю, как на танке, и на милиционера обращал никакого внимания. Только когда тот бегом обогнал его и достал табельное оружие, то «танкист» отреагировал на невербальные сигналы правоохранителя. Заглушив своего железного монстра, он побежал, а Николай с криками: «Стой, стрелять буду!» пытался его догнать. Когда Зарубину это удалось, он повалил тракториста на землю и действительно стрельнул из пистолета прямо над ухом работника сельского хозяйства. Видимо, хотел проверить, все ли в порядке у того со слухом. А слух у потерпевшего оказался в порядке. Вот только напугался сильно и под влиянием страха написал заявление начальнику милиции. Участкового из органов уволили, возбудили уголовное дело, а вскоре и арестовали. Однажды во время обеда, когда сидельцы принимали пищу, вичугского участкового потянуло на воспоминания. Он рассказал, что находясь в командировке в Чечне, вместе с местными сотрудниками ГАИ на их стационарном посту занимался поборами с проезжающих фур. С кого возьмут ящик водки, с кого фрукты, а чаще брали просто деньгами.