Большие приключения маленького города
Шрифт:
– Ты чем хвастаешь? – спросил Галкин – тем, что совершал должностное преступление?
– Сам-то кем работал в милиции перед увольнением? – задал встречный вопрос Зарубин.
– Начальником ОБХСС. И что?
– Так ты главным взяточником и являлся, – язвительно заметил Николай.
А Сергей взяток никогда не брал и презирал тех коллег, о которых ходили подобные слухи. Ему так стало обидно за себя, что он с правой руки нанес удар кулаком в лицо соседа. За столом слишком тесно, удар получился скользящий. Зарубин в ответ ногтями царапнул лицо Галкина и вылил ему на голову горячий борщ из своей тарелки. Сергей выскочил из-за стола и под краном с водой долго приводил себя в порядок. В итоге ожог получился несильный. Между тем Николай улегся на свое место на «шконке» и всем видом давал понять, что лежачих не бьют. Ну, в этом-то он прав и юрист просто встал рядом, спиной к участковому,
Имелась еще одна напасть в этой «хате» – клопы, маленькие кровожадные вампиры. Ночью они вылезали из всех щелей и проводили массированные атаки на спящих зэков. А Сергей – спортсмен, реакция хорошая, и утром на белье всюду виднелась его кровь и тела раздавленных врагов. Количество их доходило до тридцати штук. Как-то раз его супруга Наташа передала новый белоснежный комплект постельного белья. Галкин приберег его до банного дня. После помывки, он застелил свое спальное место и предложил сокамерникам провести дневную операцию по уничтожению ночных диверсантов. Сидельцы зажигали листы бумаги и открытым огнем обрабатывали все щели на стенах. Иногда оттуда выпадали жареные тела кровососов. Выжившие клопы разбежались по соседним камерам. По всей вероятности, они объявили там войну своим собратьям, победили их и вместе с пленными вернулись обратно. Именно так подумали страдальцы камеры №16, когда кровопийцы решили взять реванш. Их атака оказалась настолько мощной и ожесточенной, что наутро кристально белая постель Галкина выглядела так, словно на ней спало не меньше сотни раненых бойцов военного госпиталя без стирки. Зато с этого дня наступило перемирие. Клопы кусаться стали редко, видно приспособились столоваться в соседних камерах. Там и кровь вкуснее, и зэки не такие злые….
Следователь Белов, однако, выдал супруге Сергея разрешение еще на одно краткосрочное свидание. И все бы хорошо, если бы она доводила до своего супруга только хорошие новости. А та сообщила, что шотландской овчарке Берте, любимице всей семьи, во время вечерней проверки перерезали горло какие-то подонки. Умерла на руках у дочери Марины. В результате нервного срыва произошла затяжная истерика. Неделю принимала какие-то сильные успокоительные таблетки по рекомендации врача. Нельзя про такие вещи рассказывать в тюрьме, нельзя…. Разбитый телефонный аппарат и выбитая ногой дверь, гарантировали карцер. Причем, поместили туда Галкина не сразу. Сначала выдали передачу от супруги и, не дав ей воспользоваться, вывели из «хаты» в наручниках – руки сзади. В таком виде и поместили в карцерную камеру.
Внешне она ничем от карцера ивановского СИЗО не отличалась. Только внутри не оказалось решетки во весь дверной проем. Зато сама дверь выглядела очень мощной. За сохранность личных вещей можно не переживать. Правда, температура воздуха была вполне приемлемой. Непосредственно перед «новосельем» переодели в карцерную робу и штаны, которые имели почему-то всего по одной пуговице. Из своих вещей на Сергее осталась только майка. «Шконка» пристегнута к стене, до отбоя еще долго, и он начал «выписывать круги» по камере, стараясь успокоиться. В этот раз объявлять голодовку юрист не собирался. Штаны оказались великоваты и постоянно сваливались, да плечо из-за наручников и неудобного положения рук начало болеть. Сказывался старый вывих плечевого сустава. По правилам внутреннего распорядка более двух часов в «браслетах» содержать сидельца нельзя. Однако, судя по привычному уже счету секунд, шел третий час, а снимать их никто не собирался.
Со стороны, наверное, выглядело смешно, но…нажимать на кнопку звонка пришлось носом. Хорошо еще, что она находилась именно на этой высоте, а не выше. Открылся «кормяк» и дежуривший сотрудник спросил:
–Что надо?
– Снимите с меня наручники, пошел уже третий час, у меня болит плечо, – сказал Сергей.
– Перебьешься,– раздалось в ответ и «кормяк» закрылся.
«Не зря в тюрьме говорят – не верь, не бойся, не проси», – подумал юрист. Прошло еще больше
–Если сейчас же не снимешь наручники, вынесу дверь ногой.
– Валяй, – спокойно ответил «попкарь», так зэки зовут между собой всех сотрудников СИЗО.
На этом мирные переговоры закончились…. Сергей встал в боевую стойку, примерялся и нанес удар ногой в сторону двери. Еко-Гэри называют такой удар в каратэ. Конечно, бить непривычно, когда руки связаны сзади. Затем еще раз, еще и еще. Удары становились все мощнее, и дверь в косяке начала раскачиваться. «Еще ударов тридцать – сорок и она вылетит из коробки», – подумал каратист. По коридору раздались шаги бегущих людей и лай служебных собак. Очевидно, дежурный нажал кнопку «тревога». Прибежавшие сотрудники дверной проем открыли не полностью, а приоткрыли. На полу имеются специальные ограничители – дверь можно совсем чуть-чуть приоткрыть, можно чуть больше, а можно открыть полностью. Сидельцу приказали выйти в коридор. Команду он выполнил. Его окружили не менее десяти сотрудников в зеленой форме, двое оказались со злыми овчарками. Повели коридорами через подвал, наручники не сняли. По слухам, между арестованными именно в подвале били строптивых зэков, причем нещадно и толпой. Когда вошли в подвальный переход, впереди Галкина шел один кинолог с собакой, остальные сотрудники двигались сзади. Каратист наметил для себя, если ударят в спину, то он сшибает с ног впереди идущего конвойного, не обращая внимания на собаку, затем разворачивается и с криком самурая бросается на толпу. Но…ничего подобного не произошло. Его привели к дежурному по следственному изолятору (ДПНСИ). Им оказался сотрудник довольно полного телосложения, примерно двадцати пяти лет, в звании старшего лейтенанта. Он, вальяжно сидел за столом и неторопливо пил чай с бутербродом.
– И чего буяним? – спросил дежурный.
– Пять часов не снимают наручники, у меня онемело плечо,– ответил Галкин.
– Если сниму – шуметь не будешь?
– Не будет оснований.
– Снимите с него наручники, – приказал он конвойным.
Те команду выполнили и повели Сергея той же дорогой в карцер, но в другой «трюм», так зэки зовут карцерные камеры, предыдущий нуждался в ремонте. Свободного времени у Галкина достаточно, и он стал думать о том, как отомстить своему истязателю, который не снимал наручники так долго. Ведь он мог и должен это сделать без команды ДПНСИ.
А на нательной майке юриста, изнутри, еще с воли наколота булавка, как оберег от сглаза. Сколько прошло обысков, сколько раз Сергей ее прятал и перепрятывал. И вот пришло время этот нехитрый предмет использовать в своих коварных целях. Он пристегнул ей карцерные брюки к куртке. Причем на видном месте спереди. Когда наступило время очередной прогулки и подвели к шкафчику с его верхней одеждой, Галкин на глазах у конвоя стал расстегивать булавку. Один из них буквально вырвал из рук Сергея незамысловатый, но запрещенный предмет.
– Откуда это у тебя в карцере? – спросил он.
– Так вчера, когда я надоел дежурному сотруднику жалобами, что штаны съезжают, он велел подойти к «кормяку» и своей булавкой пристегнул мне штаны к курточке, – не моргнув глазом, соврал сиделец.
Вместо прогулки его срочно повели тем же путем через подвал к ДПНСИ. Тот взял письменное объяснение по поводу злополучной булавки. Больше этого дежурного по карцеру Галкин не видел, судя по слухам, его уволили. «Чтобы не разбрасывался булавками», – злорадно подумал Сергей.
Особо хотелось рассказать о карцерной кухне. В те времена обычная тюремная пайка в «трюме» урезалась в два раза. Утром выдавался хлеб на весь день. Это примерно треть ржаной буханки. Причем ее подавали разрезанной на три равных доли. Две ложки каши с куском чернушки на завтрак запивался кружкой мутной чуть подслащенной воды. Остатки хлебушка ложились на перевернутую кружку. Когда Галкин ходил по «трюму», глаза неотрывно смотрели на хлеб. «Ну, съем только черную корочку», – думал страдалец, остальное оставлю на обед и ужин. Но на деле этим планам никогда не суждено сбыться. К ужину хлеб не оставался ни разу. Голод, как говорится, не тетка. Мечта в карцере одна – съесть обычного ржаного хлеба столько, чтобы больше не хотелось. В обед – половина тарелки горячего супа и две ложки каши. Картошку в «трюмах» не давали. Запивать эту «вкуснятину» предлагалось такой же водичкой. В ужин – две ложки каши. Короче в карцере лучше голодать: на пятые сутки желудочно-кишечный тракт отключается, и кушать не хочется. Или почти не хочется….