Большое гнездо
Шрифт:
Князь уж пригнулся, ногу поднял, чтобы сесть в возок, под теплую медвежью полсть, еще минуту какую-нибудь — и рванули бы кони, понесли под уклон, — но сзади послышался шум, князь выпрямился и оглянулся, прищурив глаза под надвинутой на лоб мохнатой лисьей шапкой.
По белому полю, спотыкаясь и падая, бежала простоволосая женщина, а за нею — большими прыжками — мужик в распахнутом на груди летнике.
Словиша взглянул на князя, гикнул и, ощерив рот, поскакал им навстречу. Мария высунулась из возка.
—
Князь молчал.
Голосившая баба, двух шагов не добежав до возка, упала в снег, Словиша оттеснил конем настигавшего ее мужика.
Возчики расторопно выскочили вперед, подхватили бабу под руки, поставили перед князем. Мужик, насупясь, приблизился сам, поклонился Всеволоду.
— Пади, пади! — зашипели вокруг на бабу.
— Стойте, — остановил возчиков князь. Мария выбралась из возка, встала рядом со Всеволодом.
— Ты кто? — спросил князь мужика.
— Боярина Акиндея тиун, — не робея, бойко отвечал мужик. — Плешкой кличут меня.
— А ты? — спросил Всеволод бабу.
— Прасковья енто, Акиндеева холопка, — презрительно покосился на нее Плешка.
— Почто голосила? Почто бежала от тиуна?..
— Дите у нее... — встрял было Плешка.
— Цыц! Молчи, покуда не спрашиваю, — прикрикнул на него князь. Плешка икнул и тут же сник.
Баба вытирала рукавом мокрое от растаявшего снега лицо.
— Говори, не бойся, — улыбаясь, подбодрила ее княгиня. Прасковья посмотрела на нее и медленно покачала головой.
— Завсегда с нею так, — не утерпел тиун. Глаза его плутовато шарили вокруг; большие, красные руки, поросшие светлыми волосками, суетливо ощупывали отвороты летника.
— Дите у нее, — снова начал Плешка и, спохватившись, замолчал. Князь не остановил его, и тогда он спокойно продолжал:
— Дите у нее померло давеча, снесли на погост... Отпели по-христиански, а она возьми да умом и тронься... Едва избу свою не запалила.
Княгиня побледнела, отступила на шаг. Всеволод потупился, с досадой шмыгнул носом: всего и дел-то, стоило ли задерживать обоз?
Но баба вздрогнула, поежилась и вдруг подняла на князя больные — не безумные — глаза.
— Врет он все, княже, — сказала она глухим голосом. — Не верь ему. Ни единому слову не верь... Врет он все, княже.
— Пошто юлишь, тиун? — насупился Всеволод, обернувшись к мужику.
Плешка бухнулся перед ним на колени, подполз ближе, скользя коленками в мокром снегу.
— Не слушай ее, княже! — пронзительно завопил он.— Кому веришь на слово?
— Ты тиун, правая рука боярина. Дай клятву, коли не врешь, — сказал князь.
— Вот те крест святой, — быстро перекрестился Плешка.
Баба закричала, расплескивая по плечам свалявшиеся космы:
— Он, он дите мое загубил!.. Девоньку мою свел в могилу. А нынче ищет в тебе опоры. Куды же податься мне, куды горе свое
— Нишкни, баба! — остановил ее Всеволод. — А ты, тиун? Ты куда глядишь? Почто допускаешь срамить себя, коли прав?
— Безумная она, — залепетал тиун.
— Ну вот что, — сказал князь. — Судить мне вас нынче недосуг. Сами с боярином разберетесь...
— Разберемся, княже, — вздохнув с облегчением, поклонился ему Плешка. И, повернувшись к бабе, прикрикнул:
— Чо рот раззявила? Слышала князев ответ? Ну так ступай покуда!
— На кого кидаешь меня, княже? — кинулась к Всеволоду Прасковья. — Зверю лютому отдаешь!..
— Ступай, ступай, — ухватив за космы, с силой оттащил ее на обочину дороги мужик. — Не видишь разве? Не до тебя князю.
Окаменела баба. Глаза застыли на ее лице, рот перекосила мучительная судорога.
— Будь ты проклят, княже! — вдруг вскрикнула она со стоном. — И княгиня твоя пусть проклята будет. И детки твои, и внуки!.. Пусть иссохнет племя твое на корню, пусть...
Но не досказала безумная, острый Словишин меч взлетел и опустился над ее головой. Упала баба, дернулась и застыла на снегу.
В возке отчаянно билась и кричала Мария. Всеволод стоял, стиснув зубы. Молчали возчики, пятился тиун, быстро крестя лоб, рука Словиши дрожала, меч вертелся и не влезал в ножны... Остаток пути, до самого Владимира, ехали в скорбной тишине.
Приблизившись ко князю, снова широко и привольно зажил Веселица. «Выглянуло после ненастья солнышко, — говорили про него посадские. — Ишь как все обернулось...»
На Князевы подарки новую избу поставил себе бывший купец. Краше прежней она была — выше и светлее. И резьбы по дереву поболе пустил Веселица, в светелке окошко сделал из наборного цветного стекла со свинцовыми прокладками — у самого Всеволода разрешения просил, заморским купцам выложил немалые деньги.
«Ну, — говорили соседи, — теперь держись. По старому-то обычаю нынче самое что ни на есть время звать Веселице гостей».
Да не тут-то было. Всего один только день и одну ночь попировал молодой дружинник.
Сунулись к нему старые дружки-бражнички за даровою чарою, ан повернули со двора не солоно хлебавши. Злючих псов велел спустить на них Веселица. Хватали псы на потеху соседям перепуганных бражников за порты, провожали громким лаем.
— Хорошо ли попотчевал я вас, дорогие гостюшки? — потешался, стоя на крыльце, дружинник. — Ныне путь в мою избу забудьте. Хватит, побаловал я с вами.
Новым обхождением своим озадачил посадских Веселица.
— Гляди-ко, — удивлялись они, переглядываясь. — Не жену ли привести в дом собрался наш молодец?..