Большое гнездо
Шрифт:
Но в душе не верили, думали: не надолго его хватит, попыжится для порядку, а там все по-старому пойдет. Про озорные его выходки помнили в городе все. Долго ждать не придется.
Время шло, снег за колодой растаял, тронулась Клязьма. В один из пригожих апрельских дней оседлал Веселица своего коня и выехал, озабоченный, со двора.
Ехал Веселица через Лыбедь, поглядывал по сторонам. Много раз хаживал он тут — битый и небитый, голодный и сытый. Больше битый, а сытый только по редким дням. Тошно вспоминать про былое. Но и не вспоминать нельзя. Ежели бы не лихая беда, не ехал бы он сегодня
Всем отдал Веселица старый должок. Одного только из замысленного не исполнил. Зато нынче в самый раз.
Проезжая лесом, чуть было не свернул он на знакомую полянку, чтобы хоть издали взглянуть на Мисаила, да передумал: будет еще время навестить отшельника, а путь его в этот час лежит к монастырю. Узнал он от монашек, что выезжает поутру Досифея в Кокорино глядеть пожалованные Марией новые угодья. И еще сказывали черницы, что с некоторых пор ни на шаг от себя не отпускает она Феодору. Пелагея-то, коварная баба, стала у нее не в чести: ибо оклеветала свою сестрицу — за то ей и покаяние...
Только того и нужно было дружиннику. Подъехал Веселица к опушке, затаился в орешнике, на ворота монастырские глядит, взгляда не отрывает. В час положенный распахнулись дубовые створы и вырвался на дорогу знакомый возок. Ай да игуменья — не заставила себя ждать.
Покрутился возок на холме, съезжая по склону в черемуховый лог, и скрылся из виду:
Немного повременив, поскакал следом за ним и Веселица. Долго скакал — до Кокорина путь не близок. И всю дорогу возок не выпускал из виду. Время быстро летело.
В Кокорине Веселица и раньше бывал — село небольшое, но поля вокруг удобные, и выпасы есть, и покосы у реки. Хороший кусок не пожалела княгиня для монастыря. Уж очень даже набожная она была — где-где, а и в княжеских палатах не было отбоя от черниц и всякого прочего убогого люда. По всему примечал Веселица: воротило князя от этакой причуды, но слова Марии поперек сказать он не решался. На княжеском-то дворе так сказывали, будто дала княгиня зарок монахов и монахинь не обижать и всячески им потворствовать, потому как было ей видение, а что за видение, никто не знал, но некоторые догадывались, что всему причиною молодые княжичи. Досифея же, молясь за них, о своей выгоде не забывала — не зря, знать, водилась она с Однооком: от него и не тому научишься.
Вспомнив Одноока, посмеялся про себя Веселица: долго будет помнить боярин его злую шутку. С шутки той пошло Однооку невезение — и поделом: неча резоимствовать, с хороших людей, попавших в беду, драть по три шкуры.
Жаловался Одноок на Веселицу Всеволоду, просил заступничества, но князь и глазом не моргнул.
— Ты поостерегись-ко, боярин, — вроде бы отвечал он Однооку на его челобитную (Ратьшичу Веселица верил, Ратьшич ни с чего врать бы ему не стал, а слова князевы передавал ему он сам). — Ты поостерегись-ко. В большой обиде на тебя владимирцы, а они — мои сыны. Обирать их я тебе не дам — так и знай. А за тобою впредь присмотрю — эдак ты мне всех, не одного Веселицу, пустишь по миру. Какая же мне будет после того в народе моем вера?!
Не ожидал такого ответа боярин. И ежели раньше редко показывался
Однако же на пиру предупредил Веселицу Ратьшич — вроде бы по-пьяному было сказано, а в самый раз. И слова те хорошенько запомнил молодой дружинник:
— Любит тебя Всеволод. Но шибко не гордись. Знаю, нрав у тебя бойкий, как бы на свою голову немилости княжеской не накликал. Чужак ты покуда среди нас, да и завистников у тебя много: любую промашку твою понесут бояре ко князю. Раз простит, два заступится, на третий наказует по строгости. Сам знаешь — крут Всеволод, а уж от него правды искать тебе больше не у кого.
— Спасибо, Кузьма, за то, что предостерег, — поблагодарил его Веселица. — А что до нрава моего, то ты прав.
Посмотрел на него Кузьма с хитринкой и ничего на это не ответил. Но по всему догадался Веселица — слова покорливые пришлись ему по душе. Иного он от него и не ждал...
Не ко времени вспомнился тот давнишний разговор. Приуныл Веселица — каково испытает его на этот раз судьба? То, что задумал он, дерзко было и отчаянно. Побежит заутра Досифея к Марии, Мария пойдет ко князю, а князь призовет его и велит держать ответ. Не за кого в таком деле спрятаться Веселице. И Ратьшич ему не поможет.
«Э, да была не была!» — подумал Веселица, пришпоривая коня.
Трепетно ждал он этого часа, иной судьбы себе не желал. Так отступится ли от задуманного, когда счастье рядом — стоит руку лишь протянуть? А там будь что будет — наперед загадывать Веселица не умел...
То взбираясь на пригорок, то спускаясь в ложбинку, возок игуменьи виднелся далеко впереди. Иногда, теряя его из виду, Веселица беспокойно ерзал в седле, привставал на стременах — но возок снова показывался, и Веселица облегченно опускался в седло.
Неподалеку от Кокорина свернул Веселица в перелесок и, срезав угол, выехал к деревне раньше игуменьи. Здесь, неподалеку от старой мельницы, с завалившейся крышей, Веселица спешился и, ведя коня в поводу, выбрался на огороды. Отсюда хорошо было видно все, что делалось в деревне.
А в Кокорине ждали гостей. За околицей кучились мужики и бабы, промеж них мельтешили ребятишки, впереди всех стоял поп в парадном облачении и беспокойно всматривался в даль петляющей по полям дороги.
Скоро показался возок. В толпе засуетились, поп выдвинулся вперед; отставая на полшага от него, неуклюже переваливаясь на толстых ногах, шел староста.
Солнце било в лицо. Веселица жмурился и протирал глаза. Возок остановился, игуменья вышла, оглядываясь вокруг себя; вслед за нею вышла Феодора.
Нет, не обманули дружинника черницы, правду сказывали, а ведь до последней минуты теснило Веселице грудь — что, как дал он промашку, что, как не Феодору взяла с собой игуменья? У старухи вздорный нрав, всякое могло случиться.
Давно не виделся Веселица с Феодорой: по наговору Пелагеи ворота монастыря были закрыты для нее на крепкий запор. Ни выйти, ни весточки подать. Признает ли она его, не откажется ли? Что подумает, признав в нарядном дружиннике бездомного закупа?..