Большое голодное путешествие
Шрифт:
******************************************************
Наверное, я незаслуженно обидел Камчатку, то есть, ее кулинарию. Назвал ее примитивной. Не меняющейся десятилетиями. Приношу свои извинения и каюсь. На Камчатке, главным образом, формировались мои вкусовые пристрастия. Без камчатских гастрономических открытий я не мыслю своей кулинарной жизни, а, значит, и остальной жизни. Поскольку, как я ранее признался: «Еда – единственная моя любовь» А я о ней так… «Никакого развития», «Ловить нечего», «Примитивные деликатесы», «Совковые штампы» и так далее… На Камчатке появились интересные рестораны. С интересными предложениями. Молодые и амбициозные камчатские повара синтезируют новые сочетания. Используют опыт поколений, интересуются новыми веяниями. Используют, при этом, уникальные местные продукты. Хочу верить. Первый раз мне хочется быть неправым. Первый раз хочется глубоко ошибаться… Я же без нее, без Камчатки, – никуда. И полечу, и буду наслаждаться. И рыбой, и папоротником, и крабами, и гребешком, и жимолостью,
ГЛАВА II
ТАЛЛИНН. ПЕРВАЯ ВЕХА.
Известно, что самые красочные воспоминания – из детства. Самые яркие эмоции, все самое ценное, самое дорогое, самое неповторимое, все – из детства. Из детства – любимые краски, мелодии, голоса, вкусы, запахи. Из детства – это томящее состояние ожидания… Я помню его… Его ни с чем не перепутаешь. Ожидание, когда ты стоишь в очереди на посадку. Через несколько минут самолет побежит по взлетной полосе, и ты полетишь в тепло, «на материк». Ожидание, когда в утреннем тумане перед воротами прогреваются папины «жигули», а это значит, что ты поедешь куда-то далеко. Когда в праздничный день из духовки достают пахнущую до одурения румяную курицу. Когда ты бредешь с родителями по жаркому южному городу, наступаешь на упавшие абрикосы, – и вдруг, неожиданно появляется море… Когда, проехав сотни километров по незнакомой дороге, ты уже так проголодался, что начинаешь изучать дорожные знаки… и, вот, наконец, показываются, вырастают заветные «ложки-вилки». Ожидание, когда папа вернулся из командировки, начинает распаковывать вещи, а они пахнут, пахнут чем-то вкусным…
Поймал себя на мысли, что большинство моих детских воспоминаний, так или иначе, связано с едой. Нет, я не был голодающим беспризорником. Меня кормили, как говорится, «на убой». Кормили обильно и правильно. Но кому интересны в юном возрасте мамины борщи и котлеты, бабушкины пирожки и плюшки? Их начинаешь ценить лет в тридцать, тридцать пять. А в детстве у каждого нормального человека – неутолимая жажда познания. Как у шкодливого щенка. Казалось, вот – она, миска, полная правильной и полезной еды! Калории, витамины, белки, жиры… Ешь – не хочу… А чего в такой момент больше всего хочется? А хочется – заползти в какую-нибудь недоступную щель, под забор, в подвал, на чердак, подбежать к мусорному баку… Высмотреть, вынюхать, учуять, урвать неизвестную гадость. Косточку, фантик, шкурку… Сцапать, сожрать, проглотить… Предвидя неминуемое «фу!», «нельзя!» Предчувствуя оплеуху или резкое одергивание поводка… Это, наверное, наивысшая радость, это необъяснимое восторженное чувство утоленной жажды познания. Помню, что я постоянно хотел есть. Чувство голода было нескончаемым, перманентным. Я не находил в этом никакого криминала. Обычная физиологическая потребность, просто немного сильнее чем у других. «Ешь, пока рот – свеж! Завянет – ни на что не заглянет», – постоянно говорила моя бабушка. И я следовал ее совету. То есть, ел. Но есть нормальную, правильную еду было неинтрересно. Скучно и тоскливо. Другое дело – на стороне. Где угодно: в гостях, в походе, на пляже, в машине, на вокзале, в поезде, в школьной столовой… А если жизнь преподносила приятные сюрпризы в виде загородной шашлычной, придорожного кафе, или, чего доброго – приличного Р Е С Т О Р А Н А. Наступал блаженный миг осознания того, ради чего стоит жить на земле.
К чему это я? То есть, ради чего вся эта философия? Возьмем современного ребенка. Поймет ли он всю эту белиберду: «Жажда познания… состояние ожидания…» У современных детей – совершенно иная жажда познания. У них свой путь, и винить их не за что. А у меня – свой. И у этого пути были свои вехи. Как у самого обычного пути. Эти вехи возникали по-разному. Одни – спонтанно. Другие логично проистекали из предшествующих событий. Я их фиксировал. Я давал названия почти каждой из них. Их невозможно ранжировать по значимости. Каждая возникала в нужное время. Я расскажу об одной из самых важных. Важных – для меня. Кому-то это покажется неинтересным. Кто-нибудь скажет: «Заморочился товарищ. Жил бы себе спокойно и не парился…». А кто-то задумается: «И у меня подобное случалось! Вот бы тоже рассказать…»
Итак, «веха». Событие в твоей жизни, когда начинаешь задумываться о смыслах. Событие, которое вспоминаешь через много лет, как самое значимое. Которое причисляешь к этим самым вехам. Это, скорее, не событие, как таковое. Это цепь событий, объединенных в одну большую Веху. Веху из осознанного детства. Осознанного – это когда осознаешь, что, детство-то – на исходе, что за этим этапом в жизни наступает какой-то новый неизвестный этап. Еще не взрослый, даже не юный, но уже более самостоятельный. Этап, в котором ты сам, без посторонней помощи определил себе первую в жизни «веху». Ты ее определил, обозначил. Ты дал ей название. И с гордостью зафиксировал, что в таком-то году, в таком-то месяце, при таких-то обстоятельствах… И так далее. В общем, я определил для себя первую в жизни значимую веху. Такой вехой, на двенадцатом году жизни, стало посещение мной одного замечательного города. Волшебного, сказочного города. И не потому, что я встретил в этом городе волшебников или сказочников. Этот город стал волшебным, потому что он и есть – самая первая веха. И, можно сказать, главная на тот момент.
Итак, речь пойдет о Таллине. О «моем» Таллине. Таллину тоже предшествовало ожидание. Его ни с чем не перепутать. Таллин для меня тоже был, в своем роде, первой утоленной жаждой познания. Таллин разделил мою короткую жизнь – на «до» и «после». Расскажу о «своем» Таллине глазами ребенка. Ребенка – того, нашего поколения. Советского хрестоматийного школьника, стремящегося, хоть на минуточку, хоть, сквозь щелочку, заглянуть «туда». О чем читал, о чем слышал от других, и о чем грезил в самых дерзких мечтах. Таллин был для меня своебразным мостиком, шлюзом, карантинной зоной. Перед тем, как я, спустя много лет, наконец попал «ТУДА»…
*************************************************************************************
…Долгожданный отпуск родителей. Большой. За два года. Для жителей Дальнего Востока, плюс отгулы и несколько дежурств с Добровольной Народной Нружиной – это больше, чем целое лето. Отпуска родителей я ждал больше, чем собственных каникул. Потому отпуск родителей – это, всегда, очередное сладостное томление, за которым неминуемо следуют: аэропорт, самолет, девять часов в небе, и… полный комплект! Зеленые деревья, теплые реки, жаркое солнце, помидоры, черный хлеб, бабушкины пироги, поезд, пляж, море и персики.
Я точно знал, что у кого-то из моих сверстников были такие родители, которые посвящали все девяносто дней отпуска – отдыху. В моем случае, из трех летних месяцев отдыху уделялось от силы две недели. Плюс календарные воскресенья, и то – не всегда. Остальное – огород, парники, или, как их называла бабушка – «шаланды» и прочие хозяйские заботы. От постройки нового свинарника – до ремонта гаражных ворот.
Итак, две заветных недели. Одна неделя – естественно, море. И только ради меня. Морская вода, жара и витамин «D». А вместе с ним и остальные витамины. Всё, как у большинства советских детей. Это было совершенно неинтересно. Однотипные рассказы о ночных купаниях, демонстрации «разницы» от загара, битвы рекордов по заплываниям за буйки и прочая белиберда… Другая неделя имела практический смысл. И это – обязательная процедура удовлетворения страсти советского «вещизма», неминуемо возникавшего при тотальном дефиците. Каждая советская семья решала этот вопрос по-своему. Партийных руководителей и крупных начальников я не беру. У них были свои распределители. Я – о простых советских гражданах. У кого-то – родственники жили в национальных окраинах, где снабжение было налажено получше. А кто-то проводил часы, дни и недели в бесконечных очередях, чувствуя, что и где появится. И тем самым находился «на плаву», то есть, «не хуже других». Для моих родителей этот вопрос решался, либо – взятием Москвы, либо – набегами в подмосковные городишки, полузакрытые научные центры, в которых постоянно что-нибудь продавалось. Но был еще один способ. Это – поездки в Таллинн. Культурно-познавательные плюс тотально-покупательные вояжи. А тотально-покупать – это значит, покупать – все! От костюмов, сапог, курток и домашних тапочек – до кухонных принадлежностей, баночного пива, сигарет и специй. За этим мои родители и стремились в Эстонию. В те годы Эстония была почти заграницей. Точнее, была, фактически, заграницей. Эстонцы жили по другим по другим правилам. Разговаривали на непонятном, неславянском языке. Эстонцы считали себя наследниками тевтонских рыцарей, когда-то были частью Ливонского ордена. Эстонцы были под датской и шведской короной. При этом, тяготели к Финляндии. О русском политическом влиянии эстонцы предпочитали умалчивать. Единственное, что отличало Эстонию от цивилизованной страны – это наше, то есть, русское присутствие. И это их безмерно раздражало.
Я ждал этих поездок больше, чем поездок на пресловутый «юг». Зачем мне абрикосы, если я могу погулять по непохожим улицам, почитать иностранные вывески, поглазеть на необычные витрины, то есть, пожить по другим правилам. Это стоило тысячи других приключений.
Назначалась примерная дата поездки в Эстонию. Обычно – конец июня. Надо было застать две обязательные вещи: белые ночи и День Ивана Купала. Для эстонцев – особый праздник. Народный, массовый, красочный. Затем тщательно готовился наш «жигуленок». Мытье и полировка. Накачка, прокачка, протяжка… Запасное колесо, канистра, ремень, свечи, даже запасная катушка зажигания… «Вроде на месте». А еще – держать наготове: домкрат, набор ключей и отверток, машинное масло, тормозную жидкость, антифриз, кучу всякой ветоши, стакан, нож. И даже ведро и старую телогрейку (это – на случай внезапного ремонта). Все! Вроде подготовились…
Далее – «мамин выход». Созвониться, списаться, напомнить о себе, напроситься в гости, договориться, и тому подобное. У мамы в те годы, в Таллине, жила старинная подруга. Вышла замуж за «перспективного» журналиста и укатила с ним в Эстонию. Муж скоропостижно скончался, и она осталась одна, с двумя пацанами, в чужом городе. Но не в каком-нибудь, а… в Таллине. Это, в то время, было некоторым преимуществом, по сравнению с остальным совком…
Договориться с подругой – было условным понятием. Она очень тосковала по своей «далекой» молодости, и каждая встреча была долгожданной. Главное – убедиться, что она, в эти дни никуда не отлучится. И вот, наконец, когда все детали были улажены: время – согласовано, машина – подготовлена, деньги – отложены, а пленка – вставлена в фотоаппарат. Мы выезжали.