Большое зло и мелкие пакости
Шрифт:
Он сунул ящик под мышку и, не оборачиваясь, громко спросил:
— Скажите, пожалуйста, в школе есть топор?
За его спиной некоторое время молчали, а потом невнятный голос переспросил довольно робко:
— Топор?
— Да, — подтвердил Никоненко и обернулся с ящиком под мышкой, — топор. Есть?
Из двери выглянула седая голова с кудельками по бокам и на макушке.
— А вы… кто? — спросила голова жалобно. — Милиция?
— Милиция, — согласился Никоненко. — А вы кто? Дирекция?
Кудельки дрогнули, и показалась их обладательница. Капитан Никоненко увидел
— Директор школы, — у нее был такой тон, как будто Никоненко уже объявил о том, что сию минуту отправляет ее в СИЗО, в Бутырку. — Вы просили… топор?
Никоненко был профессионалом, поэтому никого и никогда не жалел. Не жалел, даже если очень хотелось пожалеть. Зато он отлично умел изобразить сочувствие — в своих целях.
— Мне нужно открыть эту штуку, — и капитан потряс ящик с записками, — или он просто так открывается, без топора?
Это был нормальный вопрос нормального человека, и директриса моментально воспрянула духом, решив, что, может, все еще обойдется, и в СИЗО ее не отправят.
— Боже мой, конечно, открывается, — с облегчением заговорила она, — это Тамара придумала, конечно, это можно открыть без всякого… Где Тамара? Девочки, где Тамара? Товарищу из милиции нужно открыть ящик!..
За приоткрытой дверью учительской произошло какое-то движение, очевидно, искали Тамару, не нашли и перепугались пуще прежнего.
— Да она курит! Ну, конечно! Она минут десять назад покурить пошла! А где она курит-то? Вроде на лестнице!..
— Она на лестнице курит, — поспешно озвучили еще раз информацию кудельки, — мы ее сейчас крикнем…
— Не надо, — сказал Никоненко добродушно, — пусть уж докуривает спокойно.
Он только что шел по лестнице и знал совершенно точно, что на ней никто не курил. Он даже специально спустился на один пролет, к пожарному выходу. Дверь на улицу была заперта, и заперта… абсолютно безнадежно. Давно. Всегда.
Следовательно, Тамара курит вовсе не на лестнице. И что это за сигарета такая, которую нужно курить столько времени?
— Давайте-ка мы с вами пока без Тамары поговорим, — душевно проговорил Никоненко и двинулся в сторону директрисы, — поговорим и по домам пойдем, время позднее, всем домой пора…
Игорю Никоненко было лет двенадцать, когда, изнывая от летней каникулярной скуки, он увидел по телевизору фильм про “деревенского детектива” Федора Ивановича Анискина. Фильм был старенький, совсем не страшный, следовательно, для мальчишки неподходящий. Да и сам Анискин нисколько не тянул на Алена Делона из рафинированного французского боевика, но Игорь полюбил его всей душой и был страшно разочарован, узнав, что Анискин вовсе никакой не Анискин, что его играет актер по имени Михаил Жаров и все это — просто кино.
Не то чтобы он пошел в милицию из-за Федора Ивановича Анискина, но иногда ему казалось, что вся его работа — продолжение игры в “деревенского детектива”. Играл он с удовольствием, не обращая внимания на насмешливое недоумение коллег, и знал, что задушевный
— Давайте-ка мы с вами сядем, — продолжил Никоненко, выбрав свой самый “деревенский” тон, — ну хоть вот здесь, на стульчиках, и поговорим. Садитесь, садитесь, небось намаялись за день! День-то у вас какой был!.. Конец света просто!.. Вас как зовут?
— Мария Георгиевна, — призналась приободрившаяся директриса. Назад, в приоткрытую дверь учительской она больше не заглядывала, моментально поверив, что милиционер этот — друг, а не враг. — Меня зовут Мария Георгиевна Зыкина, я директор. В этой школе работаю сорок лет, и первый раз такой… такой ужас…
Меньше всего Игорю нужны были ее слезы.
— Время сейчас трудное, — как бы пояснил он с сочувствием, — то и дело стреляют, убивают, даже нам трудно привыкнуть, а уж вам-то… Тем более у вас выпускники такие знаменитые, вроде этого самого Потапова! Придется мне своего сына в вашу школу определить, чтобы вы из него тоже министра сделали, может, я на старости лет хоть поживу как человек.
Никакого сына у Игоря Никоненко не было, и в школу определять ему было некого, но Мария Георгиевна Зыкина, выведенная из страшного болота на привычную твердую почву, кажется, с трудом удержалась, чтобы не перекреститься.
— Конечно, конечно! Приводите, мы с удовольствием возьмем вашего мальчика! А сколько ему?
— Вы такие вечера каждый год устраиваете? — спросил Никоненко, воздержавшись отвечать на вопрос о возрасте мальчика. — Больно мороки много…
— Мороки много, — согласилась директриса, — а что поделаешь? Традиция! Выпускники любят такие встречи, это ведь воспоминание о детстве, юности, первой любви… Вы ведь, наверное, тоже приходите в свою школу?
Игорь с жаром согласился, что, конечно, приходит и там немедленно начинает вспоминать о детстве, юности и первой любви, хотя в своей школе он ни разу после выпускного бала не был, а из романтических воспоминаний у него сохранилось почему-то только одно — о том, как он в первый раз напился портвейном “777” и какая после этого случилась драка с 8-м “Б”. Их тогда чуть всех из родной школы не выперли, но как-то обошлось.
— Вы всех выпускников приглашаете?
— Стараемся приглашать всех. Ну, кого удается найти, конечно. Некоторые переезжают, меняют фамилии. Вот Тамарочка, например, уже дважды замужем побывала.
— И каждый раз брала новую фамилию? — спросил Никоненко с неподдельным интересом.
— Ну да. Она была Борина, потом стала Уварова, а теперь она Селезнева. Она у нас главный помощник по таким мероприятиям. Активистка. Без нее мы бы не справились. Она и адреса ищет, и приглашения рассылает, и все…
Про приглашения стоило поговорить отдельно. Это было уже “горячо”, как говорили у них в управлении.
— Вы только по приглашениям пускаете?
— Да нет, что вы! Мы же всех помним! Вы не поверите, но я всегда узнаю ребят, которые у меня учились. Вот на улице встречаемся, и я… узнаю. Даже если пятнадцать лет прошло. У нас это профессиональное, как в милиции. То есть у вас.